Великий перелом

Ланцов Михаил Алексеевич

— Очень интересно!

— Вот и займитесь им. Меня интересует аппарат, который сможет поднимать двух человек и еще килограммов 30–40 груза. Получится больше? Замечательно! По скорости. Будет сотня? Отлично! Дальность — давайте по ходу дела определимся. Но хотя бы две-три сотни километров. Главное — сделать аппарат легким и с минимальным разбегом. Метров в сто. Ну и со складывающимся несущим винтом, чтобы можно было его хранить в компактном гараже и перевозить на автомобильных фургонах.

— А сколько вам таких автожиров потребуется?

—

Их потребуется много. Сотни. Возможно тысячи. Я хочу обеспечить каждый пехотный полк своими «глазами». Чтобы выкатил аппарат из фургона, быстро привел в рабочее состояние и взлетел глянуть что-как. Иной раз это бывает бесценно. Также этот аппарат я вижу очень полезным на заставах пограничников. И не только. Везде, где бывает нужно иногда «взглянуть сверху», а нормальный самолет или избыточен, или ему негде взлетать-садиться. Так что, повторюсь, если сделаете все как надо, то от Советского Союза вам будет и гражданство, и беспроцентный кредит на создание завода, и постоянные, стабильные заказы. Справитесь?

— ДА! — порывисто ответил Хуаном де ла Сьерва.

У него к тому времени уже была открыта небольшая фирма в Великобритании. Но дела у нее шли отвратительно. Строго говоря — приходилось ограничиваться опытными поделками. Ибо никого из высоких чинов такие аппараты не привлекали.

А зря.

Михаил Васильевич знал, что в XXI веке автожиры были очень популярны в западном мире как сверхлегкие летательные аппараты. И довольно бодро набирали «вес» в остальных регионах. В первую очередь потому что они были дешевы. Обходясь существенно дешевле даже самого простенького самолета. Во вторую очередь из-за надежности и безопасности. В случае отказа двигателя на них можно было сесть просто на авторотации. Даже на лужайке в лесу, так как пробег они имели крошечный. Ну и в третью очередь это простота управления. Подготовить на него пилотов было можно быстрее и дешевле, чем даже на какой-нибудь «кукурузник».

Да, они не умели зависать над каким-то местом.

Да, они не умели вертикально взлетать.

Да, они не умели летать быстро или нести большой груз.

Но это и не требовалось для тех задач, которые на них возлагали там, и которые хотел возложить Фрунзе тут. Видя в нем своего рода воздушный мотоцикл…

[1] На взвод получалось 1 крупнокалиберная винтовка (13х80), 1 егерская винтовка (6,5х57), 1 легкий ручной гранатомет (40х45), 3 ручных пулемета (7,92х57), 9 легких пулеметов (6,5х40), 27 самозарядных карабинов (6,5х40).

[2] Из-за чего стала напоминать 7,5 cm leIG 18 с ДТК поставленным через адаптер фальшь-ствола. Что позволило получить установку массой около 360 кг.

Часть 2. Глава 5

1927 год, июль, 9. Москва

— Доброго дня, — произнес

Дзержинский, встречая местоблюстителя Петра Полянского. Того по его приказу освободили из заключения и доставили лично к главе ОГПУ.

— Чем же он добрый? — хмуро произнес гость, вид которого был в высшей степени изможденный.

— Хотя бы тем, что ваше заключение закончилось.

— И для этого вы вызвали меня к себе?

— Чая? Кофе?

— Нет, спасибо.

— Может быть хотите закурить?

— Не приучен.

— Я понимаю, между Советской властью и вами пролегла полоса отчуждения. Но таковы были обстоятельства. И я, к сожалению, слишком поздно спохватился.

— Вы? Спохватились? — с нескрываемым сарказмом переспросил Петр.

— Строго говоря если бы не Михаил Васильевич, который указал мне на то, что творит Тучков, я бы так и пребывал в неведении. Меня перегрузили работой по другому ведомству и не мог должным образом вникать в деятельность своих подчиненных. Что и сказалось самым пагубным образом.

— Михаил Васильевич? Это кто?

— Фрунзе. Наш нарком по военным и морским делам. Он провел краткое расследование и указал мне на контрреволюционную деятельность Тучкова.

— Вот даже как? — усмехнулся Петр Полянский. — Прям вот контрреволюционную?

— Мы делали революцию, чтобы избавиться от бедности и добиться социальной справедливости. Но, как вы видите, не все гладко выходит.

— И вы этому удивляетесь? — едким тоном поинтересовался Петр.

— Удивляюсь. — максимально серьезным тоном ответил Дзержинский.

— А я — нет. Я с самого начала видел, сколько мерзавец бросилось «помогать» революции. И из этого ничего хорошего получиться не могло. Какие бы высокие цели не ставь. Сколько вы уже пролили крови? А сколько прольете? И сколько из этих убитых было невинных жертв?

— Гражданская война всегда такая. Михаил Васильевич любит приговаривать, что хуже Гражданской войны испытаний для народа и не бывает. Ибо брат на брата и отец на сына идут с оружием. Что может быть хуже? И большей жестокости, чем в Гражданской войне не бывает.

— Тут сложно поспорить, — несколько более примирительным тоном заметил Петр.

— Он, правда, обычно идет дальше. И говорит, что в такой войне не бывает победителей. Но я с ним спорю. Каждый раз. Мы же победили.

— Он прав Феликс Эдмундович. Разве можно выйти победителем в войне с собственным народом?

— Мы сражались с царизмом и буржуазией!

— Тогда почему стреляли в крестьян? А в рабочих, которые не захотели вас принять? Сколько было случаев, в Гражданскую войну, когда представители Советов стреляли в людей, который тяжким ежедневным трудом добывали свой кусок хлеба?

— Во время Гражданской войны творилось разное, — нахмурившись, ответил Дзержинский. — Но я вас пригласил не только, чтобы принести наши извинения за поведение Тучкова.

— Я не буду сотрудничать с ОГПУ. — твердо произнес Петр Полянский.