Великий перелом
Шрифт:
Сам Микулин тоже без дела не сидел.
Его Михаил Васильевич уже «напряг» переделкой по отработанной схеме двигателя BMW V в блочный вариант. Для установки в различную наземную технику. Заодно «приспособив» для него блок впрыска от двигателя Хессельмана, который был со всеми потрохами выкуплен Союзом. Да, не бог весь что, но это впрыск. Что позволяло на том же октановом числе поднять степень сжатие.
Строго говоря — этот двигатель был первым опытом с этим блоком впрыска. Этакая «парта», открывающая большие перспективы.
Самих же BMW «запряг» включиться
Сторонних производителей автомобилей Фрунзе также продолжал приглашать. Так, например, шведская компания Scania-Vabis строила сразу четыре завода средней руки для выпуска своего 3-тонного грузовика модели 325. Что грозило сделать его производство довольно массовым. Строились в Союзе и чехи, готовящиеся к производству 4-тонных Tatra 24. Пока на одном заводе.
И пока все.
В какой-то мере к транспорту относились трактора. И уже был подписан контракт на строительство в Харькове, Сталинграде и Челябинске компанией Hanomag трех заводов. Для выпуска колесного трактора WD26 и его гусеничных собратьев WD25 и WD50.
В остальном же пока шли переговоры.
Репутация СССР как торгово-промышленного партнера была пока еще слабой. Сказывалась выходка с конфискацией иностранной собственности в годы революции. Поэтому не сильно то и верили словам представителей Союза. Тем более, что в Европе кризис еще не наступил. И Великая Депрессия, накрывшая как Новый, так и Старый свет пока еще была слишком далеко, чтобы компаниям хвататься за выгодные контракты мутных партнеров…
[1] Это примерно 7300 автомобилей в год. Немного, но на порядок больше, чем раньше.
Часть 2. Глава 7
1927 год, июль, 27. Москва
Фрунзе стоял у открытого окна и дышал свежим воздухом. Излишне жарким и пыльным. Раннее утро давно закончилось и дело шло к обеду. Но делегация только еще втягивалась в зал и рассаживалась. Англия и Франция, возмущенные нарастающим сотрудничеством между СССР и Германией, решили вмешаться. Во всяком случае — тема беседы была именно он концессиях.
Очень хотелось курить.
Но нарком лишь хрустел костяшками пальцев. Иногда на него накатывало. Видимо сказывалась привычка оригинального Фрунзе. А может и окружение на него так действовало. Курили ведь повально. И тут хочешь не хочешь потянет. Чтобы от коллектива не отбиваться.
Нарком оглянулся, взглянув на этих людей.
Медленные. Пышные.
Они его раздражали.
Он совершенно не любил с такими общаться и работать. Так как находился с ними не на одной волне. Что еще сильнее обострилось
— Михаил Васильевич, — произнес кто-то из молодых сотрудников НКИД, — вас просят.
— Куда просят то? Эти парализованные индюки еще полчаса будут задницы на стульях устраивать. — произнес он достаточно громко, чтобы переводчики услышали и шепнули перевод на ушко своим.
— Так… говорят — вас ждут только.
Ничего не отвечая Фрунзе направился к столу. Прошел на центральное место рядом с главой СНК Рыковым, где и уселся. Бросив остальным:
— Присаживайтесь. Давайте начинать.
От чего Чичерин поморщился, так как выглядело слишком грубо. Гости же держали лицо. Им был явно интересен этот странный нарком.
Посидели.
Поболтали.
Строго говоря, французы и англичане выражали «обеспокоенность» таким стремительным и обширным развертыванием «концессий» германских компаний в СССР. Дескать, это позволяло немцам обходить ограничительные запреты Версальского договора. То есть, санкции, направленные на то, чтобы в Европе никогда больше не было такой страшной войны.
Фрунзе молчал, но внимательно слушал.
Кое-что фиксировал на листочке.
Наконец, когда возникла пауза и потребовалось от него что-то прокомментировать. Он с максимально невозмутимым лицом заявил:
— Прежде чем начать, я хотел бы поблагодарить правительства Великобритании и Франции, а также их представителей — Мориса Палеолога и Джорджа Уильяма Бьюкенена — в самом деятельном участии по свержению проклятого царизма в России. Это был на редкость самоотверженный шаг. Под конец тяжелейшей войны прийти на помощь народу своего союзника, находящегося под пятой монархии, и помочь ему обрести демократию.
Пауза.
За столом раздался сдавленный кашель. А лица некоторых представителей англо-французской делегации побледнели, покраснели, а местами покрылись пятнами. Ведь эта встреча проходила не за закрытыми дверями. И присутствовали журналисты, которые прям очень оживились. Много журналистов. Притом приглашенных по просьбе именно англо-французской стороны, привыкшей доминировать в переговорах. И собиравшихся потом отразить в газетах, как Советская сторона будет снова выглядеть в не лучшем свете.
— К слову сказать, сэр, — обратился он к главе делегации Туманного Альбиона. — Очень похвально, что англичане так рьяно стоят за республику, демократию и социальную справедливость. Но почему в вашей стране до сих пор монархия?
— Я вас не понимаю, — с трудом произнес этот англичанин.
— Ну как же? Такое радение в России. А перед тем помощь французским патриотам по свержению монархии и утверждении республики. Ну… в годы франко-прусской войны. Такая самоотверженность не может не вызывать восхищения. Я не могу говорить за весь Советский Союз, но лично я, если вы надумаете, наконец, и у себя дома взяться за утверждения демократии и социальной справедливости, всячески буду вас поддерживать. А то получается, как в старой и грустной шутке про сапожника без сапог.