Великий тес
Шрифт:
Тунгус снова вскарабкался на хребет лошади. Казаки и охочие поддали пятками под бока своим коням и двинулись вперед без ертаулов, всем скопом. Через день, до полудня они услышали шум боя: крики, ржание лошадей и лязг сабель.
Иван стал торопливо расспрашивать полусонного вожа, где брод. Тот указывал рукой вперед. Понять, сколько езды до того места, никто не мог. И вдруг он показал открывшуюся песчаную отмель, косо рябившую мелководьем едва ли не до середины реки.
— Успели, слава богу! — перекрестился Похабов. Взглянул на Струну насмешливо и строго: — Похвалялся, что многоопытен в коварствах.
Тот окликнул товарищей и ускакал к лесу. Вскоре все трое вернулись.
— Браты дерутся с киргизами и с тубинцами, — приглушенно просипел Ивашка. Лицо его было красным. Пот тек по щекам. Видно, не поленился, сбегал пешим на край леса. — Скот разбрелся. С нашей стороны голов сто.
— По десять соболей за быка! — завистливо напомнил Якунька Сорокин и подернул повод.
— Выше по реке еще есть броды? — спросил Похабов у вожа.
Старый тунгус равнодушно отвечал, что дальше по реке много переправ.
Усталость, желчно въевшаяся в лица людей, прошла. Блестели их глаза. Возбужденно переговариваясь, они уставились на сына боярского.
— Здесь ждать надо! — неуверенно сказал он. — Если балаганцы отобьются, сюда и погонят свои стада.
— Жди ветра в поле, у моря погоды! — непокорно взревел Бугор, воровски зыркая по сторонам.
— Скот отбивать надо, пока они дерутся! — яростно поддержал его Струна.
— На конях нас побьют! — заспорил Михейка Сорокин. — Они у нас плохонькие, и людишек мало.
Все три брата Сорокины держались вместе. Михей соображал медленно, но верно. Оба брата почитали его не только за старшего, но и за умного. Но этот совет Михея вздорному Якуньке не понравился. Он выругался, метнув на брата злой взгляд, засопел хищным носом.
— На кой нам их воевать? Пусть воюют с кем хотят! Нам скот угнать надо!
Иван окинул оценивающим взглядом своих людей и понял, что удержать их он уже не сможет. Михейка тоже сник, поддавшись всем.
— Полдюжины в засаду, — брызгая слюной, визгливо распоряжался Струна. — Четверо скот отгонять. Остальным после залпа выскочить, постучать топорами, саблями — и обратно, к засаде.
— Дело говорит! — непокорно загалдели казаки и охочие, глядя на сына боярского. — Что мир решил, то Бог положил!
Старый тунгус сполз с лошади, сел на корточки под деревом. Иван безнадежно махнул рукой, смиряясь с общим решением. Захотелось и ему прилечь рядом с вожем, но, с кривой усмешкой в бороде, он только пожал широкими плечами и покачал головой. Его люди тут же сгрудились возле Ивашки Струны. А тот торопливо указывал, кому куда идти, откуда нападать и где делать засаду.
Старого тунгуса оставили возле переправы. Остальные люди отряда начали продираться верхами сквозь чащу прибрежного леса. Они выехали на опушку, остановились, скрываясь за деревьями. На широком, пологом, открытом склоне холма сотня балаганцев яростно отбивалась от наседавших на них разномастно одетых всадников, вооруженных дубинами. Но махали они ими яростно и умело. Среди балаганцев выделялись трое в блестящих доспехах и шлемах.
— Браво дерутся те, что в куяках! — стремя в стремя приткнулся к Ивану Похабову Илейка Ермолин. Его большие руки суетливо перебирали повод ременной узды, а он
Скот балаганцев разбрелся по сторонам и мирно жевал траву, поглядывая на бившихся людей. Коровы паслись возле леса, мешая засаде.
— Гони! — приказал Ивашка Струна.
Четверо енисейских гулящих, воровски пригибаясь к седлам, стали сбивать коров в стадо. Они шарахались от всадников в поле, но охочие, размахивая батогами, сумели завернуть их к реке. В запале боя балаганцы заметили эту кражу. От бившихся отделился десяток воинов. Они пустили лошадей к лесу. Казакам и охочим ничего не оставалось, как спешиться и дать залп.
Похабов, Ермолины и сам Струна вскочили на коней, поддали им под бока пятками, с гиканьем ринулись в зловонное пороховое облако. Едва дым поредел, они врезались во всадников. Похабов разглядел, что это не балаганцы, а тубинцы или киргизы. Их черные лица белозубо скалились, на запавших, узких глазах подрагивали ресницы.
Иван сшиб двоих с коней. Свистнул, как было оговорено. Краем глаза увидел ревущего Бугра. Он маятником рассыпал удары топора с одного плеча на другое. Нахлестывая под собой кобылку, Струна уже мчался к лесу. Но тубинцы или киргизы не поддались на его уловку, не погнались за казаками, а помчались в обратную сторону. Сидевшие в засаде перезарядили ружья.
В лес вернулись все четверо: не убиты, не ранены. Коровы были угнаны к реке. Погонявшие их охочие скрылись из виду. Под Струной топталась и жалобно ржала отощавшая кобыла. Из ее крупа торчала стрела. Вместо ожидаемой погони киргизы отбились от балаганцев и стали отгонять их табун в другую сторону.
Похабов издали узнал Куржума и Бояркана. Сухощавый Куржум что-то кричал, размахивая саблей. Его люди перестали преследовать киргизов и погнали оставшийся скот к броду. С ними уходил Бояркан и другой, незнакомый Ивану, князец в латах.
Три десятка воинов во главе с Куржумом с кличем «Бароо-бара!» пустили коней на засаду, к узкой полосе прибрежного леса. По оклику сына боярского все бывшие рядом с ним спешились, дали стройный залп по нападавшим, но большого урона всадникам не нанесли. Казаки и охочие торопливо вставили тесаки в черные от пороховой сажи стволы и приняли первый удар балаганцев, выскочивших из порохового дыма.
Те отхлынули и стали носиться по поляне, стреляя из луков. Енисейцы прятались от стрел за деревьями и торопливо заряжали пищали. Куржум снова собрал в кучу своих дайшей. Опять закричал: «Бароо-бара!» Размахивая саблей, в первом ряду кинулся на засаду, а погоняемый его воинами скот был уже на середине переправы. Уходивших за реку прикрывал Бояркан с косатыми молодцами.
Другой залп из пищалей свалил трех коней. Всадники опять отхлынули, но, погоняемые Куржумом, пошли на третий приступ. Князец на резвом скакуне несся впереди всех.
Струна то ли успел первым перезарядить пищаль или не стрелял вместе со всеми. Прогрохотал его одиночный выстрел, за который Похабов чуть не огрел его кулаком. Куржум, в блестящих латах, завалился на круп коня, соскользнул на землю и с задранной к стремени ногой поволокся за испуганным жеребцом.
Струна дурным голосом завизжал, чтобы не стреляли в жеребца. Но тот кувыркнулся через голову, оступившись или угодив копытом в нору.