Великий тес
Шрифт:
Берега и лес давно очистились от снега. Струги были приготовлены к походу. За зиму забылись тяготы бурлацкой жизни, и рвались души острожного люда встреч солнца, в неведомые края, алкали чуда, надеялись на что-то смутное и радостное.
— Христос воскресе! — вытягивая шею, по-петушиному орал Агапка.
— Воистину! — весело отвечали ему.
Велел Бог радоваться от самой Пасхи до Троицына дня. Ожившая река напомнила об этом.
В избах сняли с окон бычьи пузыри, запустили весну под кров. В жилье стало светлей и праздничней. За соборным столом Иван Похабов поделился своими
— Как очистится река, так троих отправлю с ясаком и с грамотками к воеводе. Восемь служилых оставлю в остроге. А два десятка, в двух стругах, пойдем куда Бог приведет.
— Мало восемь человек в остроге! — засомневались казаки.
Сын боярский зычно расхохотался и объявил:
— Да если одного Оську Гору с бабой оставим, он ради нее от войска отобьется!
Засмеялись казаки, поглядывая на смущенного молодца. Уже по одному его виду понятно было, что Оська остаться не прочь. Да и Агапка Скурихин к весне вдруг расхворался. Другие оставались по жребию. Осторожный и благоразумный десятский Дружинка спросил:
— Кого вестовыми с ясаком пошлем?
— А Фомку Кириллова с Веселкой и Ивашкой. Они на всех злы, их и отправим, — беззаботно ответил сын боярский при общем молчании.
Возвращаться в Енисейский острог весной никому не хотелось, и все же решение сына боярского казаков озадачило. Служилые его не одобряли, но и не спорили.
Как ни убеждал Иван Савину остаться в остроге, она возражала: не для того, мол, уходила от сыновей и пасынков, чтобы жить в разлуке. Кряхтел Иван, чесал бороду. Пытался вразумить бабу, что в пути бывает всякое, может быть, и повоевать придется.
Отгуляли проводы и расставания. Пелагия с Савиной простились дружески. Смирив гордыню, бывшая венчанная жена даже поклонилась мужу:
— Не поминай лихом! Много добра ты мне сделал. А то, что прежде Господь соединил… Иной раз вспомню и себе не верю! Видно, не судьба отпустить тебя доброй волей. Разве Господь освободит.
— Что уж там? Живи! — буркнул Похабов. — Видать, так судьбой завязано!
Перекрестив острожные ворота, он последним спустился к стругам, усадил Савину на корму, встал на шест, махнул рукой, и бурлаки привычно разобрали бечевы, потянули суда против течения. Десятские Дружинка с Федькой запели звонкими голосами: «Радуйся, плавающих посреде пучин добрый кормчий; радуйся треволнения морская уставляющий».
Мимо проплыла черная, с въевшейся землей, отдерная льдина, обдала стылым духом снега, зимы и прелого листа. Поднятая с отмели стая уток клином вспенила воду. Стройные вековые сосны, подступившие к самой реке, качали верхушками.
Красноярское зимовье пустовало. Служилые ушли из него, оставив троих годовалыциков. Переночевав у них, отряд Похабова продолжил путь. Редел лес. Открывалась степь. Черная гарь на месте зимовки атамана Колесникова дотлевала и чадила головешками.
Люди Похабова осмотрели пожарище, костей и следов боя не нашли. Судя по следам, казаки Колесникова ушли со стругами, а зимовье было сожжено, как только они его оставили.
Очень не хотелось Ивану встречаться со зловредным товарищем. Но делать нечего, он пошел его бечевником, то и дело натыкаясь на кострища стоянок. На Иде колесниковский
Похабов с облегчением перекрестился: пути двух отрядов разошлись без встречи.
Савина пекла хлеб, варила кашу, иногда стояла на шесте или просто брела берегом в кожаной поневе и чирках, отмахивалась от комаров в две руки. Вечерами она плела сетки из конского волоса.
На устье Куды к отряду выехали конные браты и стали спрашивать о торге. Ничто в казаках Похабова их не удивляло, видно, промышленные и торговые люди были здесь не редкими гостями. По разумению здешних народов, у бородатых должен быть товар.
Похабов велел остановиться, вышел с толмачом, чтобы поговорить с мужиками. Служилые достали из мешков припасенный и непроданный товар, стали показывать его, спрашивая меха.
О казаках браты были наслышаны, но сами с ними не встречались. На предложение идти под государеву руку и дать ясак они без обид отвечали, что сами соболей не промышляют, а покупают их у тунгусов зимой.
— Ишь чего говорят! — кивнул Ивану Мартынка. — Ставьте здесь свой гэр, охраняйте нас. Зимой ясак дадим.
Предложение братов озадачило Похабова. Они соглашались присягнуть государю, а указа ставить здесь острог или зимовье не было.
На третьей неделе пути к берегам реки снова подступили холмы, покрытые лесом. Правый берег стал крутым и обрывистым. Под ним часто встречались старые станы с балаганами: промышленные люди ходили этим путем не один год.
Река круче повернула на полдень. Бурлаки прошли заболоченное устье с густо разросшимся камышом, остановились у сухого яра, чтобы передохнуть и просушиться на солнце. С верховий реки веяло сырой прохладой, не донимал, как прежде, гнус. Вода в реке так очистилась, что в глубине хорошо видна была рыба, шевелившая плавниками и жирными спинами.
— Дымком пахнет! — повел ноздрями Федька Говорин, оглядывая другой, низкий берег со свисавшим на воду кустарником. За ним виднелось редколесье со множеством просторных полян.
— Скота не видно! — похрустывая окатышем, присел рядом с атаманом десятский Дружинка, стал натягивать на босые ноги непросохшие бахилы. — Тунгусы, наверное, дымокуры жгут.
Федька тоже начал одеваться, показывая подначальным людям, что привал закончен. При этом ворчал себе под нос:
— Браты юрту ставят на видном месте, чтобы никто не подошел незаметно. Тунгусы забьются в чащобу — не отыскать.
Казаки двинулись дальше. Бурлаки громко переговаривались, что тропа под яром становится все шире и глубже. Вскоре среди камней они увидели явно русскую ложку с обломленным краем.
Не прошло и часа, первый струг остановился возле небольшой заводи. Здесь на окатыше сохла берестяная лодчонка, сделанная по-русски. Вверх поднималась тропа, укрепленная тёсом и кольями. А под самым яром была приоткрытая дверь землянки.
— Что это, атаман? — указал Федька. Люди Дружинки подвели второй струг. Иван перекинул через плечо ремень сабли, сунул за кушак топор, стал подниматься по тропе и с каждым шагом все ясней чувствовал, что за дверью кто-то есть.