Великий тес
Шрифт:
Угрюм, тесавший жердину во дворе, вдруг вспомнил о нем, поискал сына глазами и увидел на верхушке желтой сосны.
— Тятька! Промышленные плывут! — звонко крикнул он сверху. — Лодки и людей много!
Выспрашивать мальца, как одеты, какие лодки, было делом долгим и бесполезным. Приближались люди!
«Господи! — спешно перекрестился Угрюм. Его изуродованные губы дрогнули. — Спаси от встречи со зверем лютым, с человеком всяким!»
Он заметался по двору, высматривая, что спрятать от чужих глаз. Окликнул старших.
— Сбегайте на берег, посмотрите, что за люди! На глаза не лезьте, из-за деревьев, тайком гляньте!
— Тятька! К нам идут! — звонко закричал сверху Третьяк.
— Кто бы это мог быть? — всхлипнул Угрюм и быстрей прежнего заметался по двору. Топор бросил под крыльцо. Кованый котел из бани закатил за амбар, в траву. — Да слезь ты, христа ради! — окликнул меньшого.
Тот и ухом не повел в его сторону, вглядываясь в видимую ему даль. Не надеясь на сыновей, Угрюм сам заковылял к речке. Короткими перебежками, от дерева к дереву, как тунгус, вышел на край леса и обмер. Два десятка казаков вытащили на берег струги и шли толпой прямо к его избе, вели братских баб с детьми и мужиками.
Кого только ни приводил бес в эти места за прожитые здесь годы, но казаки появились впервые. С колотящимся сердцем, так же крадучись, Угрюм вернулся к дому, мысленно утешал себя: «Ну и хорошо, что казаки! Иная промышленная ватажка может обобрать хуже мунгал».
Вразвалочку вернулись посланные сыновья, насмешливо уставились на мечущегося отца.
— Что встали? — вскрикнул он, выпрастывая из-под рубахи носильный крест. — Рыбы тащите. Гостей встречать будем. — И жене крикнул по-бурятски, отводя глаза в сторону: — Народу много идет. Надо угостить!
Казаки приближались открыто, по тропе. Они были одеты в кафтаны, в зипуны нараспашку, в халаты, головы покрыты сибирскими шапками, отороченными мехом. Все при саблях и тесаках, на плечах — ружья. Впереди шел дородный и статный служилый с прядями седины в длинной бороде, в бархатной шапке сына боярского. Рядом с ним угодливо семенил раскосый болдырь.
Много лет прошло с последней встречи, но брата Угрюм узнал с первого взгляда. Морщины посекли его красное обветренное лицо, плечи слегка опустились от тяжести прожитых лет, в глазах погасла былая удаль. Теперь в них светился спокойный блеск силы и сознания власти.
Угрюм закивал, приветливо выпучивая глаза. Сын боярский ни словом, ни взглядом не показал, что узнал его. В самом ли деле так? Или не захотел показать родства?
— Эй, косорылый! — весело по-русски окликнул его болдырь в казачьей шапке. А спросил по-булагатски, но коряво: — Какого ты роду-племени?.. — И со смехом бросил сыну боярскому по-русски: — То ли боол96 крещеный, то ли ясырь возвращенный!
— Из серпуховских русичей я, — не сводя глаз с брата, обидчиво ответил Угрюм. Он старался говорить чисто, но слова застревали
— Когда последний раз был в Енисейском? — строго перебил его болдырь с плутоватой рожей.
Иван без любопытства оглядывал дом и двор, скользнул взглядом по лицу хозяина. «Вдруг не узнает?» — подумал Угрюм. Смутился, ответил на вопрос толмача:
— Да лет уж двадцать тому.
— А вот как подушную подать возьмем за все эти годы! — пригрозил другой казак и сбросил с плеча пищаль.
— Берите! — покорно согласился Угрюм и засуетился: — Присаживайтесь, гости дорогие, хоть здесь, хоть в дом войдите!
Сын боярский что-то отрывисто рыкнул. Казаки стали скидывать ружья и верхнюю одежду, ясыри рассаживались вдоль изгороди, на выщипанную скотом траву. Русского вида толстая, пожилая баба с ласковым лицом топталась у ворот.
— Ты бы нам баню затопил да молоком угостил, что ли? — наконец обратился к Угрюму сын боярский.
— Е-е-е! Это чей-то? — суетливо вскрикнул тощий казак. — Сабля где?
— Глянь-ка! — захохотали в толпе.
Третьяк, о котором в суете встречи Угрюм забыл, спустился с дерева, покрутился среди казаков и теперь мчался к лесу, волоча за собой казачью саблю.
— Уши отрежу! — кинулся за ним казак с пустыми ножнами.
Третьяк воровато обернулся, под хохот гостей перескочил через жерди поскотины, зацепился длиннополой рубахой за сучок, перевернулся вниз головой, засучил босыми пятками. В трех шагах от казака он оторвался, без-сабли сиганул на сосну, быстро вскарабкался на середину.
— Ишь, векша! — казак беззлобно ругнулся, поднял и вытер травой клинок, погрозил мальцу: — Слазь, не то дерево срублю!
Третьяк в несколько рывков оказался на самой верхушке.
— Зверь! — восхищенно взглянул на Угрюма толмач. — Сколько таких напестовал за двадцать-то лет?
— Троих!
— Смани вниз, а то убьется! — посоветовал тот без прежней заносчивости.
— А, пусть! — рассеянно отмахнулся Угрюм. — Отроду такой!
Пришли Первуха со Вторкой. Кожаные штаны их были мокры. В руках они держали корзину с серебристой, бьющейся еще рыбой. Беззвучно и настороженно уставились на отца, не приветствуя гостей.
— Снесите в дом! — приказал Угрюм. — Пусть мать напечет со сметаной. И баню гостям затопите.
— Сметану можно и без рыбы! — шутливо загалдели казаки.
Иван с удобством расположился под навесом, строго, с любопытством, разглядывал оттуда Первуху со Вторкой. За спиной его присела русская баба. Юнцы с корзиной ушли в дом. Он перевел взгляд на Угрюма и отчужденно пророкотал:
— Сядь-ка, раб Божий Егорий! Угощение — хорошо! Но скажи нам: какая река вытекает из здешних мест, где горы сходятся клином?
«Узнал!» — ударила кровь в лицо Угрюма. Старые шрамы побелели. Он неловко присел посреди двора.