Великое заклятие

Геммел Дэвид

– Принц Маликада поручил нам вернуть королеву во дворец. С вами, генерал, мы не ссорились.

– Королева и ее сын отправятся со мной в Дренан, где они будут в безопасности.

– В безопасности? Вы думаете, я чем-то угрожаю ей?

– О вас я не думаю вовсе, – бросил старик. – Маликада – или существо, живущее в нем, – хочет убить младенца. Я твердо это знаю и намерен этому помешать.

Его слова поразили Наима, но, по размышлении, не так уж и удивили. Если Маликада хочет занять трон, он, разумеется, позаботится об устранении всех своих соперников.

– Предположим,

генерал, что вы правы. Но у вас здесь, по моей оценке, меньше тысячи человек и нет кавалерии. В половине дневного перехода к северу от нас находится вентрийская армия, где втрое больше солдат. Вы сами воспитали нас, генерал, и не сможете одержать победу.

Банелион улыбнулся, и молодого человека пробрало холодом.

– Я с интересом наблюдал за вашей карьерой, Наим Паллинес. Вы способный, отважный, дисциплинированный офицер. Останься я командующим, я позаботился бы о вашем повышении. Тем не менее вы заблуждаетесь. Солдаты сражаются хорошо тогда, когда им есть за что сражаться, когда они верят в свое дело. В таких случаях численное преимущество значит не так уж много. Верите ли вы в свое дело, Наим? Верите ли, что армия способна сражаться за то, чтобы зарезать ребенка?

– Я верю в свой долг, генерал.

– Тогда возвратитесь к чудовищу и умрите за него. Не обманывайтесь, Наим: командует вами не Маликада. Маликада мертв, и повелитель демонов завладел его телом.

– При всем уважении, генерал, вы вряд ли можете ожидать, что я поверю в это.

Белый Волк пожал плечами.

Наим еще раз поклонился и вернулся к своему коню.

– Армия будет здесь на закате, генерал. Надеюсь, что вы передумаете. – Он сел на коня и повел своих людей обратно на север.

Белый Волк, проводив его взглядом, скомандовал отбой. Солдаты, сложив щиты и копья, поснимали шлемы, и Коналину на стене стало тошно от страха.

Старики! Они все старики, седые и лысые. На месте непобедимого войска вдруг оказалась толпа ревматиков, которые с осторожностью усаживались на землю. Коналин чувствовал себя так, будто его предали.

– Что с тобой? – потянулась к нему Фарис.

Он не ответил ей – не мог ответить. Чувства переполняли его. Он слез, взял своего коня под уздцы и повел в развалины. Только одно здание осталось почти нетронутым – громадина из белого мрамора, – и все другие лошади уже стояли там. Выщербленные ступени вели к огромной арке входа. Коналин вошел и увидел над собой обширный, местами обвалившийся купол. Битый камень усеивал то, что осталось от мозаичного пола. У дальней стены валялись поломанные скамьи. Свет лился в высокие закругленные окна, где еще сохранились осколки цветных стекол.

Спутники Коналина сидели в дальнем конце зала, на восьмиугольном помосте. Кебра, увидев его, улыбнулся. Коналин подошел к нему и сказал с горечью:

– Они все старики.

– Это наши товарищи, и почти все они моложе Зубра.

– Твой Зубр – мертвец, – отрезал Коналин и тут же пожалел о своих словах. – Прости, я не хотел. Просто... они казались такими сильными, когда мы их увидели.

– Они и есть сильные. А командует ими Белый Волк, не проигравший ни одного сражения.

– Надо

ехать дальше. Пусть старики бьются, если охота.

– Последний бой состоится здесь, Кон, в этих развалинах. Дальше я не побегу.

Коналин, сгорбившись, сел рядом с Кеброй.

– Не надо мне было вообще ехать с вами.

– Я рад, что ты поехал. Я многому у тебя научился.

– Ну да? Чему это, хотел бы я знать?

– Я часто думал, каково это – иметь сына, – с грустной улыбкой сказал Кебра. – Мальчика, которым я мог бы гордиться, который рос бы и становился мужчиной у меня на глазах. Благодаря тебе я узнал, что это такое. Ты совершенно прав: тебе незачем тут оставаться. Бери Фарис, Суфию, бери еды на дорогу и отправляйся в холмы. Если поедете на запад, то в конце концов доберетесь до моря. Я дам тебе денег. Их не так много, но они тебе пригодятся.

Мысль об отъезде, точно свежий ветер после грозы, прогнала гнев и страх Коналина. Да, они с Фарис могут спастись, но этого ему почему-то мало.

– Может, и ты поедешь с нами? Один человек разницы не сделает.

– Здесь мои друзья. Мужчина не бросает своих друзей в час опасности.

– Ты хочешь сказать, что я не мужчина?

– Нет-нет! Мне жаль, что ты так меня понял. Из тебя выйдет настоящий мужчина, но ты совсем еще юн, и война – это не для... – Кебра хотел сказать «не для детей», но увидел, что в этом мальчике уже готов родиться мужчина, и сбился. – Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, Кон.

– А я не хочу, чтобы что-то случилось с тобой. Я, пожалуй, останусь.

Кебра, откашлявшись, протянул ему руку, и смущенный Коналин крепко пожал ее.

– Я горжусь тобой, – сказал Кебра.

После этого они замолчали, и Коналин стал разглядывать огромный зал, в котором они сидели.

– Что это за место? – спросил он.

– Не знаю. Похоже на храм, как по-твоему?

– Я в них сроду не бывал.

Тем временем Суфия, сидевшая рядом на полу, протерла его своим обтрепанным рукавом и радостно воскликнула:

– Тут картинки есть!

– Они называются мозаикой, – объяснила Ульменета, став на колени подле нее, – и складываются из множества разноцветных камешков.

– Иди посмотри! – сказала Суфия Коналину, и он спустился к ней. Теперь уже нельзя было сказать, какой была первоначальная картина: часть ее пострадала от свалившихся с потолка камней, все прочее скрывала вековая пыль. Виден был только кусочек чего-то голубого с красным мазком – то ли цветок, то ли клочок неба.

– Красиво, – сказал Коналин девчушке.

– Я сейчас все расчищу, – с детской самонадеянностью сказала она и принялась за дело.

– Тебе на это несколько недель понадобится, – заметил Коналин.

– Ага, – согласилась она, протерла еще кусочек пола и села. – Я есть хочу.

Коналин взял ее на руки и поцеловал в щеку.

– Тогда пошли поищем чего-нибудь съестного. – Он посадил ее на плечи и вышел наружу.

Фарис сидела на ступенях. Внизу стояли в ряд повозки и горели костры.

Пожилой солдат со шрамом через все лицо и черной нашлепкой на глазу подозвал детей к себе.