Велосипед судьбы
Шрифт:
– А если выздоравливают, то потом нормальные? – спросил Данька.
– Выздоравливают? – хохотнул солдат. – О чём ты, мальчик?
***
– Дань, они правду сказали? – спросила Катя, когда они отошли подальше. – Ну, про папу?
– Не знаю, Кать.
– Папа умер, да?
– Не знаю. Давай думать, что не умер. Ведь не может же быть, чтобы все умирали? Так не бывает. Даже в Средние Века, когда чума была, и то выживали некоторые. Хотя тогда вообще медицины никакой не было. Папа сильный, он выживет.
– Ты мне сейчас правду говоришь,
– Я надеюсь, что так будет, Кать. А что нам ещё остаётся?
– А ты? Ты меня не бросишь? Ты не умрёшь? Никогда-никогда?
– Не брошу, Кать. Ни за что. Давай прокатимся вокруг, посмотрим, что там творится.
Забор вокруг больницы и раньше был высоким и прочным, украшенным декоративными, но вполне настоящими железными пиками. Теперь его дополнительно укрепили, усилив поверху спиралью колючей проволоки – почему-то изнутри. Те места, где ограда была не кирпичной, а из прутьев, её зашили листами толстой шиферной плиты, некрасиво закрепив их болтовыми стяжками за арматуру. Из-за этого заглянуть на территорию не получалось.
С обратной стороны, где вторые ворота, въезд тоже охраняли солдаты – они выпускали грузовики, которые запускали через первые. Теперь Данька разглядел, что и за рулём в них военные в противогазах.
Щель в заборе всё же нашлась. Небрежно закреплённый лист плоского шифера сполз, открыв просвет толщиной в руку. Сквозь него виден задний двор, и там идёт неспешная работа. Солдаты в ОЗК по двое выносят на улицу и складывают вдоль стены длинные чёрные пластиковые мешки. Видно, что мешки тяжёлые, солдаты устало бросают их на землю и возвращаются обратно в здание. На парковке ряд празднично-белых фургонов. Часть из них – автомобильные рефрижераторы без тягачей, а часть – небольшие грузовики с трубами над большими будками. «Инесераторы» – вспомнил Данька. Так их называли по телевизору. Полевые крематории для сжигания биологических отходов. Над трубами колеблется раскалённый воздух.
– Что там, что там? – Катька не достаёт до щели в заборе.
– Ничего интересного. Пойдём отсюда.
– Папу не видел?
– Надеюсь, нет. Давай лучше к маме вернёмся. Обещали быстро, а уже полдня прокатались.
***
– Я боюсь заходить, Дань, – сказала Катя, стоя у крыльца. – А вдруг там с мамой… Что-нибудь?
– Всё равно надо выяснить. Подожди меня снаружи, если хочешь.
– Только ты быстро, ладно? Посмотри, что с мамой всё нормально, и сразу выйди. Я тут посижу.
С мамой не нормально. Мама лежит в кровати, бледная, несмотря на температуру, и почти не реагирует на возвращение сына.
– Мам, поликлиника закрыта, с больницей тоже как-то нехорошо. Наверное, тебе лучше дома пока побыть.
– Да… – прошептала мама так тихо, что Данька её еле услышал.
Он потрогал её лоб – сухой и невозможно горячий. Кажется, что у людей не может быть такой температуры. «Как утюг», – вспомнились слова Серёги.
– Мам,
– Не… Надо…
– Может таблеток выпить каких-нибудь?
– Не… Помогают…
– Тебе очень плохо, да?
– Да… Очень… Тяжело говорить… Всё путается в голове…
– Держись, пожалуйста, мам. Ты нам нужна.
– А-а-а! Спасите! Даня! Помоги! – сиреной завопила на улице Катька.
– Сейчас, мам, посмотрю, что там случилось.
Катя залезла по обрешётке для вьюнка на крышу беседки и визжит оттуда. Не потому, что высоко, а потому что за ней пытается влезть какой-то толстый мужик. Лёгкие деревянные планки, выдержавшие девочку, под его весом ломаются, и он топчет упавшие на землю мамины цветы.
– Прекратите сейчас же! – закричал на него Данька.
Мужчина остановился, обернулся и мальчик поразился бессмысленности его лица. Бледного, перекошенного и совершенно безумного.
– Что вы делаете? Это наша беседка! Отстаньте от сестры!
Тот секунду постоял, слегка раскачиваясь, а потом оставил попытки влезть на беседку и пошёл к Даньке.
Вблизи поразили его глаза – выпученные, с покрытыми алыми пятнами кровоизлияний белками и зрачками разного размера. Один сжался в точку, второй расширился до предела.
Данька отпрыгнул за дверь и закрыл её за собой. Мужчина толкнулся раз, другой – и побрёл обратно к беседке. Катька снова завизжала.
Мальчик вышел и закричал: «Эй, я тут, я тут!» Странный дядька снова повернулся к нему и встал, заколебавшись.
– А ну, иди сюда, толстый! – закричал ему Данька. – Что привязался к девчонке? Иди, разберёмся как мужчина с мужчиной!
Мужик побрёл в его строну, но мальчик не стал прятаться, а пошёл, отступая спиной назад, вдоль стены.
– Кать, я его уведу, а ты бегом в дом, поняла?
– Да, Дань!
– Дверь запри и никого не впускай! Я в окно влезу!
– Поняла!
Уведя мужчину за угол, Данька махнул рукой Катьке и ускорился. Оторваться было несложно – тот шёл медленно и, кажется, плохо видел – зацепился ногой за садовый шланг и повалился, как мешок. Встал, постоял, покачиваясь, и побрёл дальше – но Данька уже запрыгнул на перила заднего крыльца, с них перелез на крышу веранды, а с неё – в окно своей комнаты. Потеряв его, странный мужик принялся бесцельно бродить по участку, как будто не понимая, где он и зачем.
– Я так испугалась! – сказала Катя. – У него невозможно жуткие глаза. И сам он жуткий. И пахнет от него так, как будто он обкакался. А ты настоящий паладин! Ты меня спас!
– Наверное, это и есть рубула-психоз, про который говорили солдаты. Мне кажется, он вообще ничего не понимает.
– Он хотел меня съесть!
– Вряд ли съесть. Но лучше держаться от таких подальше. По-моему, он опасен.
– Он так и не уходит! – в окно видно, что мужик продолжает таскаться туда-сюда по саду, спотыкаясь об кусты и бордюры дорожек. – Все клумбы затоптал! Мама сажала-сажала…