Вельруф
Шрифт:
Уже в сумерках пробежался по падальщикам на речных берегах: надо было снабдить Снаффа запасом мясца, а то десять дней озвученные Диего и без того сократятся. Заодно опробовал самострел: ну… неплохо, но требует высокой точности — с тех же ног падальщиков болты просто соскальзывали, как и с клюва. Плюху отвешивали, конечно, но попадать было желательно в тело, причём точно. Плотные перья тела падальщика тоже были препятствием для болта, прекрасно преодолимые при прямом ударе, но уже вскользь болт мог улететь чёрт знает куда. Понятно, что болты примитивные, охотничьи и, скорее всего, сделанные Стоуном будут вести себя поприличнее. Но охотиться лучше сталью и лучше приноровиться. А ещё эта “физичность” привела меня в относительную норму психологически, а то появление живого Безымянного, всё-таки, сильно потрясло мою тонкую душевную организацию. А вот физичное поведение болтов — “содрало” это идиотское, навязчивое ощущение “я — в игре” или что-то вроде того.
Завалил Снаффа мясом,
— Куда я всё это дену, Вельруф?!
— Куда-нибудь, Снафф, — мудро ответил я. — Иметь мясо лучше, чем его не иметь.
— Это, конечно, так. Но его слишком много…
— Продай или выкинь, Снафф. Или засоли, — пожал я плечами. — Меня может не быть до десяти дней, так что сам думай. Всё, доброй ночи.
— Доброй ночи, — изображая из себя сиротинушку, помахал повар мне вслед.
Завалился дрыхнуть, поворочался, но всё-таки уснул. И уже на рассвете с более-менее нормально соображающей башкой потопал по дороге к обменной площадке. И, кстати, столкнулся с парочкой шершней: патруль стражников ещё не начал циркулировать, а пара насекомин вынесло на дорогу. И — справился, хотя напрягало. Тварюки тормозные, да ещё и достаточно хрупкие. Знание чего, кстати, в рамках ряда прикупленного мной для экспериментов у Торреза, было не лишним.
И добрался до крутого холмистого подъёма, а по нему и до скалы. Примерно по своему старому маршруту, которым я шёл к Старому лагерю. Подниматься по ней, конечно, было не настолько просто, как спускаться. Но в чём-то, с учётом верёвки и закалённых клиньев, даже комфортнее. Так что на скале я был через пару часов, с некоторой иронией отметив, что “полез в горы” не только по нужде, а чтобы в очередной раз почувствовать, какой я сильный-ловкий-замечательный. Ну… тоже не лишнее. Перед возвратом на тропу я решил аккуратно проверить возможное место, откуда пришли новолагерные. И да, точно пришли с этого замаскированного отнорка. За перевалом обнаружилось небольшое плато, с несколькими кривоватыми навесами. И… посмотрим. Может, и сообщу кому-нибудь в Старом (ещё и подумать надо, кто этот “кто-нибудь” будет). Пока под навесами никого не было, так что просто махнул рукой. И направился к тропе, добрался до обрушенной шахты… и встал, почёсывая затылок. Потому что зрелище, да и ощущения от места последнего успокоения и пробуждения Безымянного-Марвина выходили… ОЧЕНЬ интересненькими.
16. Пещерная теология
Итак, для начала, никакого гниющего (или не гниющего) тела не было. А были раскиданные в стороны булыжники. На труп я чёрт знает, как бы среагировал, скорее всего, сдвинулся немного крышей, на тему “я в игре”. Но его не было, что и к лучшему. А вот дальше начиналось именно это самое “интересненькое”. Для начала, когда я хоронил Безымянного, из-за камней таращило магическим светом-туманом. Достаточно сильно, чтобы я это видел. А сейчас этого не было: некий “фон” присутствовал, но очевидно, порядково слабее, чем был. И, в принципе, это вполне может быть объяснено “чудом воскрешения”, на которое эта магия и ухнула. Но… А вот “но” заключалось в этакой… водяной взвеси и испаряющейся луже. Не гадости какой-нибудь, а самой простой воды. Точнее — не простой. От неё исходило ощущение, вызвавшее дежавю. На миг мне показалось, что я стою под деревом, вокруг хреначит дождь… Ну в общем, понятно. Точнее, многое непонятно, но вот что в этом акте вопиющего воскрешения поучаствовал Адонас (как, скорее всего, и в моём попадании, уж чёрт знает с последним — намеренно или случайно). Но и не только: при отсутствии свечения под сводом шахты развеивался… чёрный туман. Никакого ужоса-отвращения не вызывал, но немного напоминал, что Безымянного воскрешал не только водяной равновесник. И опять же, логично: Белиар, как бы — владыка посмертия, и его участие в противоестественном надругательстве воскрешения вопросов не вызывает. В отличие от причин: на хрена этим двум божествам понадобилось воскрешать дохлый труп? Не анимировать, а именно воскрешать, даже намёки на что я не находил в изученном.
Расстелил в сторонке шкуру с видом на заваленную шахту, присел и стал рассуждать. Вопрос про местных божеств не слишком актуален пока. Козлы они все, редкостные, использующие смертных, что уже очевидно, для “энергозабора” или ещё чего-то такого. Самым козлинским выглядит Иннос, точнее — самым жадным. Белиар — тот ещё, конечно, но не настолько алчный псих. А вот Адонас, помимо того, что массовый убийца, так ещё… единственный воздействующий на этот Мир непосредственно и регулярно. И Иннос, и Белиар зафиксировано проявляли своё взаимодействие с миром по одному разу. Белиар создал некоего “Древнего зверя”, наводящего шороху на землях, поклоняющихся Инносу. Что за зверь — чёрт знает, но вроде бы что-то типа дракона. А потом Иннос, вроде как, оставил свои “слёзы” — некий реагент, задирающий магические возможности священников, а остальных сжигающих к чертям. Насколько эта физиологически-божественная жидкость — “слёзы”, неизвестно. Но эти два факта — единственные
И вот, единственное божество, точно и безоговорочно воздействующее на Морград без медиумов-проводников — именно Адонас. Что немножечко хренотень насчёт “Иннос создал Мир” ставит под вопрос. Вообще, огневичок на фоне остальных выглядит пубертатным подростком, судя по буйности его последователей. Впрочем, пока это не слишком важно, а потом посмотрим.
Сейчас важно вот что: Безымянный и его история. И, кажется, я нашёл несколько ответов на безответные вопросы. Итак, в первой Готике, в рудной Долине, Безымянный был простым человеком. Ни черта не простым — сильный маг, со “сродством” с магией, но это, похоже, просто свойство-предрасположенность. Откуда он родом, с учётом артефакта — хрен знает. Может, с какого-то острова, выводящего в изоляции лютых магов — совсем не исключено. Так вот, Безымянный — просто человек. И его “путь к повержению Спящего” — цепочка случайностей. Он попал в нужное время и в нужное место… почти. Этих случайностей СЛИШКОМ много, а часть из них шиты белыми нитками. Главная из которых — “затопление Старой шахты”. После чего Гомез озверел, напал на Новый лагерь. А Безымянный прошёл точку невозврата: до интеграции в Новый лагерь у парня была возможность в любой момент сказать “Да идите вы все нахер, я жить хочу!”. А вот после — уже всё. Ксардас и Спящий как финал истории.
Так вот, осматривая Старую, я сразу понял — дело пахнет “тухло”. Дело в том, что шахта была не “глубокого залегания”. А купол породы над ней — довольно тонкий, относительно, конечно, но всё же. И выходила интересненькая история: “затапливать” шахту было просто… неоткуда. Не было на протяжении всей шахты полостей, куда можно сныкать столько воды. Нет для них места, в чём я убедился окончательно, забравшись на скалы. Далее, предположим, что “затоплена” — игровая условность. Ну, мало ли, бывает. Обрушилась она, предположим… А вот только ТОЖЕ не выходит каменный цветок. Шахта — огромная пещера, с относительно небольшим слоем породы поверх. И если вся порода сверху обрушится… будут жертвы. Но добыча не остановится, потому что не будет для этого причин. Часть добычи будет происходить открытым методом — так это даже проще. В общем, Старая шахта не могла понести таких повреждений, чтобы там невозможно стало добывать руду. Ну разве что её бы к чертям разнесло целиком, но при таких раскладах не думаю, что от живых в лагерях много бы осталось.
А значит, “игровая условность” с затоплением — не условность. Старая шахта действительно была затоплена, только, похоже, не “просто”, а божественным волеизъявлением. По крайней мере, других психов, с привычкой всех нахер топить, в голову не приходит. Причина этого веселого действия — подтолкнуть события. Очевидно, непосредственно действовать на смертных не может даже Адонас, только косвенно.
Так вот, простого, но чертовски сильного человека Безымянного “допинали” до Спящего. И Безымянный его “затащил”, оказавшись погребён обвалом. Под которым… умер. Практически наверняка. И воскрес, воскрес уже не только человеком, но и “Избранным Инноса”, как и гундел в финале второй игры дракон-нежить. И на момент начала второй игры у него ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не стало имени. Он его забыл, пока был мёртвым — да простейшее повреждение-разрушение мозга.
Это объясняет, с какого хрена заваливший здорового демонюку-Спящего лютый воин или маг огребает в начале второй игры от волков и прочих гоблинов — от него реально осталось так мало, что не считается. Воскрешали-то в теле, а оно на многодневную смерть почему-то неважно реагирует. Это объясняет, почему Ксардас, некрохрыч-засранец, вообще ни хрена не дал Безымянному, направляя “воевать драконов” — тут Безымянный уже выходил “избранным”, и направляющие случайности были не нужны. А не дал — так смысл переводить на инструмент ресурсы? Он и так должен справиться, а деньги и ценности и самому некрохрычу пригодятся. В общем, Ксардас просто не воспринимал Безымянного как человека, а как инструмент и функцию… Впрочем, и к людям он относился не намного лучше, судя по всему. Тот ещё засранец, под стать божествам, слугой каждого из которых он побывал.
Итак, выходит, на текущий момент Безымянный — тоже избранный. Правда, не в столь “жёстком” варианте, как во второй части — там от него реально почти ничего не осталось. А сейчас — что-то забыл, чему-то разучился. Но реально шарашит магией, бодр-здоров, активен. Кстати, во второй части к концу своих весёленьких приключений он тоже “отошел”, начав вести себя как нормальный и заинтересованный в СВОЁМ будущем человек, а не как “функция-инструмент”. И в “избранности” на текущий момент точно замешан Адонас. А вот замешан ли кто-то ещё — под вопросом. То, что был “чёрный туман”, сейчас почти развеявшийся — ни черта не показатель. Вполне возможно, что весёлый топитель (или топительница) прихватил условного братца за тестикулы, вывернул до визга, неоднократно прося “отдай душу Безымянного”.