Вельяминовы. Начало пути. Книга 1
Шрифт:
Мать Тайбохтоя доила важенку. Густое, жирное молоко колыхалось в деревянной миске.
Вождь ловко опутал веревками ноги оленя, и, толкнув его на землю, перерезал горло.
Старуха подставила миску, алая кровь хлынула в курящееся на холоде молоко.
— Пейте, — велел Тайбохтой.
Глотнув розоватую жидкость, Марфа заметила на себе пристальный взгляд старухи.
Девушка улыбнулась и облизнула губы.
— Когда обратно собираетесь? — спросил Вассиан, когда они ели парное, чуть прихваченное морозом мясо.
— День и еще день, потом
— Бог не в камнях или дереве, а только внутри человека, — неожиданно для себя сказала Марфа.
— А зачем вы тогда дома ему строите? Я когда в тундре в буран попадаю, духу ветра всегда что ни то отдаю, и он меня до стойбища доводит. Если ваш Бог везде, как его можно в одно место загнать?
— Бог так сам заповедовал, — терпеливо ответил Вассиан. — Он сказал, постройте мне святилище, и я буду жить среди вас. Дома не для Бога, Он истинно везде. Дома для человека, потому что человек слаб, и если ему негде молиться будет, он и вовсе не помолится.
— Значит, слабы ваши люди? — вождь прищурился. — Как вы на восход пойдете? Туда дорога трудная.
— Есть слабые, врать не буду, но больше сильных. Неужели у тебя в стойбище слабых нет?
— Слабый да трус у меня долго не живут. Сказку слушайте. Жил однажды бедный человек, и не было у него жены. Взял он последнего оленя и пошел к шаману просить жену. Тот оленя зарезал, и говорит, утром исполнится твое желание. И правда, проснулся человек, а рядом женщина лежит. Стали они жить. Однажды ушла жена на рыбалку, а человек в чуме остался.
Вдруг видит — в углу лисья шкура запрятана. Откуда взялась? Стал он за женой следить и понял, что, как он засыпает, жена лисой оборачивается и в тундру убегает, а на рассвете возвращается, шкуру снимает и снова женой становится. Он шкуру запрятал, да так, что жена найти не смогла, сколько не искала. Так и пришлось ей с ним остаться в человечьем обличье и жить да поживать.
— Хорошая сказка, — рассмеялся Вассиан.
— Если б твой келейник у меня в воинах ходил, его бы лисом звали, — без улыбки произнес вождь. — Глаза у него хитрые и волосы рыжие.
— Разве то волосы? — Марфа прикусила язык и взъерошила свой ежик. — А вы зачем косы носите?
— Так принято, от предков наших, — Тайбохтой хлопнул в ладоши, и к костру подтащили еще мяса.
— Так говоришь, Бог не в камнях и не в дереве, а только лишь в душе человека? — с укоризной повторил Вассиан слова Марфы, когда они обратно ехали. — Не зря говорят, яблочко от яблоньки…
— Ты знаешь? — ахнула Марфа, непроизвольно прикрыв рот ладошкой. — Родители так говорили, только велели никому открываться. Я даже от Пети таюсь.
— Ну и кто тебя тогда за язык дергал ереси болтать где ни попадя? — хмуро спросил настоятель. — Ладно, я брат твой, а кто другой тебя за такое по голове не погладит.
— А ты откуда понял? — виновато прошептала Марфа.
— Когда вы ко мне приезжали,
Марфа вздохнула.
— Трудно мне. От Иисуса и Богородицы не могу я отказаться, все ж не матушка я — я так ей и сказала, — но что отец мне говорил, про церковь — что она больше в душе человеческой, то и мне так кажется. Вон когда ты говорил, что молитва праведника до Бога доходней, я вспомнила. Матвей вон церкви главный жертвователь, пудовые свечи ставит, оклады, самоцветами изукрашенные, дарит — одной рукой. А другой — отца родного сжигает. Нешто Бог такого от людей хочет?
Вассиан, перегнувшись в седле, мимолетно обнял сестру.
— Потому я тут и сижу. Тут хоть и бедно, а все свободней, чем на Москве.
— Смотри-ка, — Марфа приставила ладонь к глазам. — Лошади у ворот привязаны. Не наши вроде.
Вассиан аж посерел и прошептал, не разжимая губ: «Гони к Тайбохтою, пережди у него. Если что, гонца пришлю».
— Забыл что? — Тайбохтой вроде и не удивился. От него пахло кровью и зверем. — Попробуй. — Он протянул ей что-то красное, мягкое, колышущееся в его смуглых пальцах. — Сердце оленя. Если мужчина его съест, будет сильным воином, если женщина, то сильных воинов принесет.
Марфа почувствовала на губах сладковатый привкус сырого мяса.
— Вижу, не хочешь ты в монастырь возвращаться, — усмехнулся вождь. — Идем с нами, стреляешь ты метко, а что мелкий да худой, так оно и лучше, такие крепче.
Она посмотрела в темные немигающие глаза и облизала пальцы.
— Вкусно, спасибо. Я что вернулся, ты обещал Вассиану показать, как через горы проходить, но, видно, забыл. А я и нарисовать могу. — Она достала из сумы свернутую бересту и уголек.
— Хм… Ну садись. — Цепко взглянув на «послушника», Табойхтой похлопал по расстеленной на лужайке шкуре.
Марфа быстро набросала знакомые ей наизусть окрестности Чердыни и поставила точку — там, где, по ее расчетам, было стойбище.
Вождь внимательно следил за ее рукой.
— Маленькие пальцы у тебя.
— Да я и сам не богатырь, — не растерялась Марфа.
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцать будет, — Марфа подула на бересту. — Ну, рассказывай.
Она чертила, следуя указаниям вождя, и чувствовала, как от него пышет, несмотря на сырой весенний день, жаром. Как от печки.
— А долго идти? — спросила она, закончив рисунок. — Если небольшой отряд, как у тебя, то сколько?
— Зимой долго, надо столько привалов делать, сколько пальцев на руках, летом — быстрее.
— Тайбохтой вдруг пружинисто поднялся и вгляделся в тропу. — Едет кто-то.
Марфа проследила за его взглядом и чуть не припустила со всех ног по серому неверному насту. Вместо этого она беспечно обернулась к вождю.
— За мной это, из монастыря. Пора мне. Спасибо за приют и легкой тебе дороги.