Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

Шульман Нелли

Хосе усмехнулся и подумал: «А я тогда кто — сын индианки и еврея?».

— Дайте мне, пожалуйста, более тонкий нож, — сказал он вслух, и давайте сравним здоровую и пораженную ткани. У вас больше опыта во вскрытиях, помогите мне, пожалуйста.

Акико-сан аккуратно отрезал маленький, тонкий ломтик опухоли и задумчиво предложил:

«Потом надо будет посмотреть на другие внутренние органы, эта болезнь часто распространяется по всему телу».

Хосе улыбнулся, и, вырезав здоровую часть печени, устроив ее на подносе, передав Акико-сан лупу,

попросил: «Вы тогда диктуйте, а я буду записывать, ладно?».

Джованни и отец Алессандро медленно прогуливались по ухоженному, большому саду миссии. Послушники-японцы, в простых, голубых кимоно, прореживали траву.

— Я посмотрел на карту, — Джованни взглянул на спокойную гладь океана вдали, — это и вправду, недалеко. Там хорошая гавань, так, что я вас понимаю, отец Алессандро.

— Ну что ж, — он улыбнулся, — давайте я возьму с собой Хосе и съездим туда, до зимы. Только вот зачем вы хотите, чтобы отец Франсуа с нами отправился? Он — Джованни приостановился и взглянул сверху вниз на иезуита, — сами знаете, предпочитает молитву и размышление, а не общение с людьми.

— Именно поэтому, — сварливо ответил отец Алессандро, и, остановившись у пышной клумбы, полюбовался цветущими, — бронзовыми, белыми, желтыми, — хризантемами.

— Вот же, — пробормотал он, — как в Европе, так монарх непременно ставит на свою печать льва, или орла, или еще что-нибудь такое, а тут…

— Цветок, да, — Джованни коснулся длинными пальцами особенно красивого, — даже и рвать их не хочется, настолько они прекрасны. Я тут, кстати, на досуге вздумал переводить Сайгё, на итальянский, хотя, конечно, сложно сохранить ритм, все слоги надо подсчитывать. Он как раз об этих цветах писал.

Отец Алессандро задумался и процитировал:

Осенью поздней  Ни один не сравнится цветок  С белою хризантемой. Ты ей место свое уступи, Сторонись ее, утренний иней!

— вздохнул иезуит.

— А насчет отца Франсуа, — продолжил он, — отец Франциск Ксаверий заповедовал нам идти в самую гущу людей, а не прятаться за стенами церквей. Вот, пусть и начинает. Под вашим присмотром, конечно, — отец Алессандро, было, протянул руку к бронзовой хризантеме, но потом покачал головой: «Нет, не могу».

— Давайте просто посмотрим, — ласково предложил Джованни, и, на мгновение, закрыв глаза, подумал: «Приеду в Англию, обязательно посажу цветы в саду. Буду сидеть там, на скамейке, и переводить всю «Горную Хижину». Просто так, для себя».

Тео-сан налила Мияко чая и тихо сказала: «Вам, наверное, трудно смотреть на Сейджи, давайте, я его унесу».

— Ну что вы, — Мияко-сан приняла чашку и поклонилась, — такой славный, такой пухленький, пусть спит себе спокойно.

Мальчик зевнул, и, дрогнув ресничками, засопел еще крепче, лежа на футоне.

— Я ведь тоже дитя потеряла, — Тео-сан вздохнула, — молодой

еще совсем, первый сыночек мой мертвым родился, дай Господь ему покой, — женщина перекрестилась. «И дочка моя младшая пропала, еще тем годом, как мы в Японии оказались, муж мой бывший, — губы Тео чуть искривились, — увез ее, и не знаем мы теперь, — где моя Белла?

Мияко-сан сан вздохнула и, найдя руку Тео, пожала ее.

— Бедная вы, бедная, — покачала головой сестра даймё, — я ведь тоже, как весть принесли, что мальчики погибли, и плакала, и в храм каждый день ходила. Однако то мальчики, судьба у них такая, а как моя доченька умирала… — женщина отвернулась, и, помолчав, добавила:

— Простите, пожалуйста, вам неприятно об этом слышать, я не буду продолжать.

— Мияко-сан, — Тео погладила нежные пальцы, — не надо. Я ведь тоже мать, я понимаю.

— Я вас, что хотела попросить, — прислужниц у Марико моей и так достанет, а вот обучить ее правильному обхождению кому-то надо. Я ведь не японка, — Тео чуть покраснела, — я рассказала ей кое-что, но не знаю, как у вас тут что принято, тем более у господ. Нам же хочется, чтобы Марико угодила его светлости, ведь это такая честь для нашей семьи.

Мияко-сан помолчала и проговорила: «Так я ведь тоже ничего этого не понимаю, Тео-сан, я ведь жена была, не наложница. Это они для удовольствия, а ко мне муж раз в месяц приходил, на короткое время, — она вдруг жарко зарделась, — и все».

— И вы его любили? — неслышно спросила Тео.

— А как же иначе? — удивилась Мияко. «Хоть нас замуж ради связей выдают, и денег, но все равно — положено любить. Я его на свадьбе в первый раз увидела, у нас так принято».

Сейджи проснулся, захныкал, и попытался встать на ноги. Обе женщины сразу же поклонились. «Ходит неловко еще, — заметила Тео, давая сыну грудь, — у старшего моего тоже так было. А девочка сразу пошла, и бойко, и говорила в годик уже. Ну, посмотрим, как с внуками будет, — женщина улыбнулась.

— Конечно, — задумчиво сказала Мияко, — повезло вашей дочке, она ведь приемная у вас, да и сами вы — без роду, без племени, кто бы ее в жены взял? Разве что крестьянин какой-то. А за мальчиков не волнуйтесь, всегда бесприданницы найдутся, ну, или те, кого оспой в детстве побило. Без жен не останутся, — сестра даймё улыбнулась и предложила: «Давайте тогда я вам покажу, как за кимоно правильно ухаживать. И прически вам с дочкой сделаю, а то у этих прислужниц всегда криво получается. Стихи пишет ваша дочка?

— Да, — Тео-сан рассмеялась, — слагает что-то.

— Ну, вот и поэзией я с ней позанимаюсь, его светлость ценит, когда собеседник может поддержать изящный разговор. Я ведь до замужества тоже стихи писала, а потом, — Мияко-сан махнула рукой, — уж и времени на это не было. А у Марико-сан его достанет, на то и наложница, чтобы ничего не делать — темно-красные, красиво вырезанные губы чуть улыбнулись.

Дайчи-сан посмотрел на спускающихся к лодке людей, и, выйдя на берег, поклонился отцу.