Венец терновый
Шрифт:
«Мне не удержать столь огромный город! Никаких сил не хватит, да и бесцельно это занятие. Жаба лапками давит, но делать нечего, нужно уходить отсюда, вывести всех христиан, кто желает покинуть Крым, и всех ренегатов поголовно. Нельзя оставлять туркам и татарам ремесленников, их не так много, как казалось бы.
Всем найду работу в своих землях, и со временем люди вернутся к вере отцов – куда им деваться?!
И готов всех непременно нужно вывести – иначе их тут просто вырежут в одночасье до последнего. Надеюсь, что запорожцы сушей и Брайя морем смогут вывести моих немцев сколько возможно.
А вот Керчь с Арабатом
Керченский полуостров безжизненный, а немногие татарские кочевья и селения «стременные» разорили, все колодцы забросали трупами скота. Озера там вокруг соленые, реки летом пересыхают, только ливнями наполняются. Восемьдесят верст перехода по безводной местности изрядно измотают татарское воинство, а в конце путешествия они уткнутся в линию редутов – и станет им весело до изнеможения. К тому же пока Арабатский укрепрайон не возьмут, на Керчь смысла нет идти».
Юрий оторвался от размышлений и снова окинул взглядом Кафу – христиан тут проживало множество – греки и готы, аланы и славяне. Исламизация только тронула бывшие генуэзские колонии, что протянулись узкой полосой по всему южному побережью Крыма.
Очень удачное место для «капитанства Готии» выбрала Генуя – с севера прикрыты горами, труднопроходимыми для татарской конницы и пехоты княжества Феодоро. С последними генуэзцы вели войны, христиане воевали друг с другом к радости магометан. И пока на море господствовал галерный флот «республики», колонии чувствовали себя в относительной безопасности, контролируя все Черное море, которое в гордыне уже посчитали собственным «озером».
Все могущество рухнуло в одночасье, в 1453 году, после того как турки захватили Константинополь и окончательно покончили с могущественной прежде империей ромеев. И наступила расплата – к 1475 году все колонии в Крыму были захвачены турками, а крепости взяты штурмами – противостоять османским бомбардам стены не смогли.
Самой последней колонией через семь лет пала Матрага на Таманском полуострове, где закрепился влиятельный клан Гризольфи. Матрага, а ныне называемая Таманью, древняя хазарская Таматарха, ставшая легендарной русской Тмутараканью…
Глава 12
– Такого набега мне турки никогда не простят! Изловят и на кол всех посадят, а меня на вершине горы Митридата! Чтобы долго любовался местными окрестностями с этой сопки!
Юрий выругался – то, что натворили две тысячи запорожцев и полторы тысячи моряков флотилии, походило на банальный разбой с массовыми разрушениями, а также пиратство при самых отягчающих обстоятельствах. По южному Крыму словно цунами прошло, оставляя за собой пепелища, и уходящие в небо дымные столбы.
Татары оказали очень слабое сопротивление. Воинов в Крыму осталось мало, только для охраны невольников, чтобы удержать их в повиновении и не допустить восстания.
Практически все степняки ушли в грабительский набег на Слобожанщину, и как поговаривали, весьма успешный. Такого количества полона якобы давненько не захватывали. И к Перекопу вели тысячные вереницы отловленных «людоловами» несчастных жертв.
В последнее верилось, благо имелись доказательства. Морякам Брайи удалось отбить несколько сотен пленников
К сожалению, захватить второй город целиком не удалось – османы заперлись в цитадели, что называлась «Княжьим замком». Однако Судак пять сотен запорожцев, взятых на корабли десантными партиями, хорошо пограбили, упиваясь безнаказанностью. И, уведя с собою освобожденных христиан, а с ними и готов, которых только нашли, казаки вывели все захваченные суда в море и подожгли город. Рассказывали с нескрываемой гордостью, что черный столб дыма был далеко виден.
Следом наступила очередь Чембало, что в будущем времени должен называться Балаклавой. Город разгромили вдребезги, а крепость разрушили, как могли, согнав жителей – а те постарались от души. Турки и немногие татары бежали в горы в диком страхе. Те, конечно, кому посчастливилось вырваться из рук мгновенно взбунтовавшихся невольников, что не испытывали к своим бывшим хозяевам никакой жалости – иной раз в клочья рвали, видимо, от чувства «искренней благодарности».
Все суда и парусные лодки в бухте были захвачены, греческих рыбаков принудили везти трофейное добро и освобожденных невольников до Керчи, обещая там наградить и отпустить на все четыре стороны. А чтобы не случилось своевольства или предательства, а таковое нельзя было исключать, для конвоирования выделялась пара-тройка казаков.
Дальше венецианец на своих галерах нагрянул в Ахтиарскую бухту, и занял разрушенную османами крепость Каламиту. Утвердившись, таким образом, на землях бывшего княжества Феодоро, Брайя со своими пиратами, принялся самым натуральным образом разорять окрестности, отправив две мавны и три калиуты к Гезлеву – татарский город командор приказал окончательно разорить и сжечь.
«И не скажешь, что кораблестроитель, самый натуральный пират, и замашки такие конкретные, чисто с «наездами» бандита с большой дороги. Недаром мне говорили, что венецианцы откровенно разбойничают на всем Средиземном море, как генуэзцы раньше злодействовали в здешних водах. Мыслю, вернется через пару лет отсюда миллионером, если только завистливые поляки или запорожцы по дороге не предложат поделиться «неправедно нажитым» богатством!»
Юрий посмотрел вниз, стоя на вершине, и внимательно окинул взглядом окрестности. С горы легендарного понтийского царя Митридата была хорошо видна бухта, заполненная разнообразными судами. На них привезли свыше двадцати семи тысяч христиан, как невольников, так и коренных жителей Крыма. Среди которых одних готов, тех ожидало плавание в Феодоро, насчитывалось тысяч восемь – кошевой атаман клялся, что вывел «весь твой народец, государь, подчистую».
Корабли выходили из Балаклавской и Ахтиарской бухт нагруженные людьми под завязку, калиуты ухитрились проделать даже два рейса, совершенно измотавшие гребцов. Но дело совершили немыслимое – такого грабительского набега крымчаки прежде никогда не знали. Хотя совместные нападения запорожских и донских казаков на прибрежные города имели порой весьма разорительные последствия.
Но такого бедствия на рабовладельцев никогда еще не обваливалось – кошевой атаман вывел в степь больше двух тысяч сабель. И, по выражению самого Юрия, прошелся как небезызвестная Горгона Медуза – кто ее видел, тот «сразу охреневал до полного беспамятства».