Венец терновый
Шрифт:
В голосе юного царя прозвучала горечь, но вместе с ней прорвалась упрямая решительность – известие о «Чигиринском позоре» обескуражило всю Москву, и подействовало на всех, после горделивых восхвалений прошлого года, ушатом ледяной воды.
Федор Алексеевич вскинул подбородок и посмотрел на двух своих доверенных приближенных.
Иван Михайлович Милославский, пожалованный боярской шапкой в прошлом году, приходился царю родней по матери, был влиятельным, хитрым и пронырливым. И достаточно богатым, что бы напропалую красть со всех приказов, которыми управлял – Новгородским, Галицкой чети, Большого Дворца, Большого Прихода, Владимирским, Новой чети. А еще двумя немаловажными, особенно в
Второй боярин куда как родовитый и знатный, принадлежащий княжескому роду Голицыных. Младше Милославского на восемь лет, князь, только перешагнувший за тридцатипятилетний рубеж, был умен и статен, прекрасно образован – говорил на польском языке и латыни. И на редкость не корыстолюбив, хотя и не бессеребренник. Нет, заведуя Пушкарским и Владимирским судным приказами, и будучи главным стольником царя, Василий Васильевич не мог не брать подношений по древнему московскому обычаю. Но молодой монарх по изветам его врагов хорошо знал, что взяточничество претило князю, хотя он и придерживался традиций.
– Не для того в этом году Киев обменяли на Себеж, Велиж и Невель, чтобы ляхам его обратно возвращать, османов убоявшись, – произнес Милославский, сцепив пальцы и качнув высокой бобровой шапкой. В прошлом году юный царь значительно увеличил состав Думы – с 66 до 98 бояр, пожалования получили многие рода. Федор Алексеевич искал в них поддержку своим, еще пока не видным начинаниям.
– Да и не пойдут турки на Киев, – негромко произнес Голицын. – Пока царство Боспорское у короля готского не отвоюют. Тем паче, Юрий Львович Азовом овладел. И в полон три тысячи османов взял.
Царь поджал губы, юношеское лицо немного зарумянилось, что давно не бывало – Федор Алексеевич постоянно болел, жаловался на недомогание и больные ноги.
Новости с юга приходили оглушительные, одна другой вроде радостные, но и тревожные. Отпущенный из Москвы два с половиной года тому назад «ляшский князь» Юрий Львович отринул навязанные ему условия и принялся править самодержавно, крепкой дланью расширяя пределы своего царства. Оказался умным правителем и удачливым полководцем – по слухам не проиграл ни одной битвы, нанеся татарам и туркам жестокий урон этим несчастным для московских войск летом.
В союзе с донскими и запорожскими казаками его войска разорили все крымские приморские города. А кошевой атаман Сирко сжег Бахчисарай, и увез весь гарем крымского хана, чему не только в Москве, но и в европейских столицах немало потешались. Но хоть и богатейшую добычу взяли союзники, но сам новоявленный король готов завладел Керчью, объявив всем дворам грамотами своими, что стал еще царем Боспорским и князем Тмутаракани, легендарного града русичей, в котором по летописям правили Ярослав Мудрый и сам Владимир Мономах.
Вчера пришло еще одно ошеломляющее известие. Гонцы доставили в Москву послание, в котором «царь боспорский, король Готии и Червонной Руси, государь и самодержец Новой Руси, князь галицкий, ново-волынский и тмутараканский, светлейший автократор и господин княжества Феодоро» сам написал, что овладел крепостью Азов. И тем возвратил свое древнее наследие «отич и дедич», ибо город ранее назывался Тана.
Зачитывать грамоту на заседании Боярской Думы Федор Алексеевич не стал, прекрасно понимая, что это вызовет взрыв негодования среди московской знати, уязвленной тем, что дела у царского войска под Чигириным оказались весьма неуспешными, и это мягко сказано.
– А потому, бояре, решать нам сейчас надобно – признавать ли царский титул короля готского, али отвергнуть
Царь внимательно посмотрел на князя, заметив, как Иван Михайлович на его последних словах отвернул лицо в сторону, чтобы Голицын не увидел ехидной улыбки.
Назначенный воеводой Большого Полка, и отвечая за снабжение армии Ромодановского, Василий Васильевич сделал многое, но также и упустил дела разные, чему порушение чести государевой было. И по совести, вину нести должен с князем Григорием Григорьевичем, которому по матери своей приходился родичем. Только это и спасло воеводу Белгородского разряда, хотя он и угодил в опалу.
– Мыслю, великий государь, что признавать нам надобно царя и короля Юрия. Ущерба для царской чести тут нет – все владения его у татар и османов забраны, на саблю взяты. А потому турки сразу свои притязания к нам уберут на время, ибо не могут требовать от нас то, что у них Юрием Львовичем силой отнято. Вот пусть теперь с ним воюют и попробуют свое наследие вернуть. А мы посмотрим, как у них получится, и войско наше к новым походам лучше подготовим.
Василий Васильевич говорил осторожно, тщательно подбирая слова. Ведь именно ему царь поручил провести строгий «разбор» для оценки численности, вооружения и подготовленности всех войск Московского царства – война с турками показала, что нужны обширные реформы. Требовались полки «иноземного строя», старые порядки и устроение себя полностью дискредитировали. Прежней ратью и со старинными устоями войну против турок не закончишь победой. Главное – нужно упразднять местничество – свары среди воевод играли на руку неприятелю и привели ко многим поражениям, зачастую очень «срамным».
Однако начинать реформы было боязно – за «старину» цепко держался патриарх и вся родовитая знать. Московское боярство прекрасно осознавало, что потерпит ущерб и потеряет вековые привилегии, и этому яростно противилось, ополчившись за все «свое» против всего «иноземного». И первым пострадал боярин Матвеев – большой поклонник «запада», и царивших там обычаев и порядков.
– Я так понимаю, что под «Новой Русью», великий государь, готский король считает Тмутаракань, древнее владение русских князей, и ту новую Волынь, которая на восточном краю «Дикого Поля». Ущерба для царской чести никакого нет, он ведь не польские крули, что в гордыне своей писались «королями Русскими». А теперь пусть ляхи за титул сей с Юрием Львовичем лаяться будут накрепко, ровно две голодные собаки друг с дружкой сцепятся в сваре! Так что пусть будет называться королем западной «Червонной Руси», что Галицией также именуется. Это в угрозу полякам станет серьезную, а нам токмо выгоду принесет.
Боярин Иван Милославский посмотрел на задумавшегося царственного юношу и перехватил взгляд Голицына – тот чуть кивнул с одобрением. Таким шагом Москва получала южного союзника не только в татарском, но и польском вопросе – ибо не оставляла готскому королю выбора, и принуждала его воевать за свои интересы.
– Но своенравен готский король, да и обиду затаил, что с ним приказные людишки сотворили, – Василий Васильевич говорил негромко, – однако в нашей помощи он сейчас зело нуждается. Полона из Крыма, говорят, тысяч тридцать народа привел – а их всех прокормить нужно. Да и к войне с османами готовится – а войско у него небольшое, однако вооружено превосходно и выучено отменно. А потому, если мы полки свои ему на помощь отправим, то к нашей пользе сие будет – потребуем чтобы король передал нам за помощь десять тысяч своих ружей и сотню пушек, они у него гораздо лучше тех, что в Пушкарском приказе отливают.