Венецианский эликсир

Ловрик Мишель

Конечно, тогда я не задавала вопросов. Мне ни за что не пришло бы в голову рыться в шкафах и ящиках, так очарована я была этим гадким мошенником. Значит, он арендовал те комнаты поденно. Я вспомнила, как он часто настаивал на том, чтобы мы встречались у меня, что не стоило ему ни пенни.

Я подготовилась еще к одному открытию.

— Значит, вы знакомы с Валентином? — спросила я коллегу. — Лично?

— Ну, я бы так не сказал. Не совсем безопасно водить с ним знакомство. Всякое бывало. Не важно. Но да… Несколько раз я с ним общался. Не уверен, что его святейшество помнит, поскольку он вечно занят.

— Как он говорит? — спросила я.

— Все-то ты хочешь знать. Он такой человек, с которым

ты забудешь обо всем. Ты можешь с утра потерять всю свою семью, в обед познакомиться с ним, а к пятичасовому чаю вы уже будете с ним весело смеяться.

— Но его произношение, — настаивала я. — Оно как у джентльмена?

Дотторе Велена весело рассмеялся.

— Она хочет знать, джентльмен ли Валентин. Валентин Грейтрейкс? Я бы сказал, что он говорит как настоящий житель Бенксайда, хотя любит разбавить свою речь разными мудреными словечками для красивости. Но мы узнали бы его в любом месте. Он не имеет никакого отношения к настоящим щеголям.

Через несколько минут, когда мне надо было изобразить на сцене ярость, мне почти не пришлось прибегать к актерскому мастерству.

6

Паста от ротовых язв

Берем свежее масло, только с маслобойни, не соленое и промытое розовой водой, полторы унции; лакричный порошок, полторы драхмы; белый сахар, пропущенный через мелкое сито; довести до консистенции пасты, смешать.

Положить пастилку, сделанную из этой пасты, в рот и подождать, пока она там растворится. Хорошо помогает при остром стоматите, пересыхании рта, горячке, твердости языка, дурном запахе изо рта, хрипах и болезненном дыхании. Можно засовывать в ноздри при насморке и храпе.

Вскоре я так изменилась, что начала сомневаться, узнает ли меня Валентин, вернувшись с континента и встретив на улице. Гнушаясь пережаренными ростбифами в «Якоре» и откладывая как можно больше денег, я вскоре сильно похудела, питаясь исключительно перетушенными травами в постных бульонах, которые варил Зани у нас дома.

— Ты же женщина. Почему ты не готовишь? — рассерженно бормотал он. — Кто тебя растил только?

И снова правда защитила меня.

— Я аристократка. У меня хорошее образование. Я никогда не была на кухне. Разве что когда жила в монастыре, и то в качестве зрительницы.

Зани катался по полу от смеха, слушая мои объяснения. В промежутках между приступами веселья я слышала, как он произносит странные слова:

— Скорее, выкормлена от среднего вымени коровы.

Но после подобного разговора, должна признать, он стал относиться ко мне с меньшей враждебностью. Пока я не подшучивала над ним и не «слонялась кругом, как утка в грозу», он принимал меня. Я проявила себя как талантливая лгунья, и это сделало меня в его глазах достойной коллегой.

Я свободно общалась с новыми друзьями, но вела себя скромно. Моя новая профессия требовала от меня быть похожей на уличную девку, а не на богиню сцены. Я почти постоянно работала и скоро стала надевать серое платье и белый передник, почти не задумываясь.

Очень редко я открывала рундук и глядела на черное шелковое платье, в котором сбежала. Оно было выстирано и посыпано веточками лаванды. Также там было спрятано светло-вишневое платье, юбка и прочие предметы туалета, которые путешествовали со мной по Европе. Когда я смотрела на эти наряды, мне казалось, что они принадлежат другому человеку, какой-то знатной даме, которая скоро появится в карете, запряженной белыми кобылами, и заберет все это.

Я не искала более удобного места жительства. Наши комнаты казались мне довольно живописным местом. На грязь я старалась не обращать внимания и вовремя зажимала нос пальцами, когда проходила мимо соответствующего места возле лестницы на первом этаже. Мне даже нравилась

эта примитивная роскошь, поскольку, стремглав слетев вниз по общественной лестнице, я с удивлением обнаружила, что очутилась не на самом дне. Спустя несколько недель я поняла, что мне еще повезло. Я узнала, что каждое утро в Лондоне двадцать тысяч человек просыпаются на тесных чердаках, встают с кишащих паразитами постелей, не зная, что будут есть и где найдут ночлег на следующую ночь. Я никогда не замечала этих людей в Венеции. Здесь же, на Бенксайде, я каждый день встречала их на улицах, видела маленьких, обреченных мужчин и женщин с коростой на головах, перебивающихся случайными заработками, чтобы не умереть с голоду.

Я изучила все закоулки Бенксайда, все его стекольные заводы, пивоварни и винные магазины. Последние составляли одну шестую всех предприятий района. Я была шокирована уровнем пьянства в этой части города. Такого я никогда не видела в благополучном Сохо. [15] Мужчины, женщины и даже маленькие дети валялись пьяными на снопах сена возле винных магазинов у Лондонского моста. Дотторе Велена частенько останавливался возле них, поскольку те, кто уже выпил, и те, у кого начиналось похмелье, с радостью покупали его снадобья, особенно пасты от ротовых язв.

15

Сохо — торгово-развлекательный квартал в центральной части лондонского Вест-энда.

Сначала я не понимала, зачем люди Бенксайда тратят тяжело заработанные деньги на поддельные зелья Дотторе Велены вместо того, чтобы просто пойти в больницу святого Фомы или госпиталь Гая, которые были расположены буквально в двух шагах. Мужчины, зарабатывавшие пятнадцать шиллингов в неделю, были готовы выложить за наши бесполезные жидкости целую гинею. То же касалось прачек и швей.

Когда-то я с презрением отнеслась бы к их глупости, как презирала простаков, которые верили льстивым речам шарлатанов на Рива дельи Скьявони в Венеции. Теперь же я смотрела на них с жалостью — на медников, оглохших и горбатых от постоянной тяжелой работы, кузнецов, покрытых зелеными пятнами от ядовитых испарений, зеркальщиков, бледных из-за соприкосновения со ртутью, парикмахеров и трубочистов, страдающих различными заболеваниями легких, кондитеров, опухших от постоянной близости к горячим котлам.

Конечно, я спросила новых коллег, не лучше ли всем этим страждущим отправиться в больницу.

Зани резко ответил:

— Они туда не пойдут. Если они пойдут в больницу, им придется сначала сделать взнос на собственные похороны. Велика вероятность, что из больницы их вынесут в ящике, за который они уже успели заплатить. Ну, и к тому же их вскроют, и не раз.

Несчастные люди боялись, что их тела будут вскрывать хирурги, которым постоянно требовались свежие трупы для обучения студентов-медиков. Если человек умирал в больнице, существовала большая вероятность, что санитары продадут тело какому-нибудь хирургу.

Зани добавил:

— Все равно в больнице их надуют. Аптека в больнице святого Фомы тоже торгует улиточной водой и пометом павлинов по рецептам доктора Мида. Единственная разница в том, что у него настоящие улитки и помет. Да, еще он отделяет белый помет от коричневого, потому что вам поможет только белый. Так написано в книгах.

При этих словах Зани смачно сплюнул на раскрытый том « Pharmacopoeia Extemporanea», который лежал на кафедре для придания доктору солидности. Книга была вся покрыта плевками Зани, который любил досадить Дотторе. На этот раз Велена гордо поднялся со стула, взял тяжелую книгу и ударил ею Зани по голове. Шут безропотно принял наказание.