Венецианский эликсир

Ловрик Мишель

Я даже впервые в жизни завела знакомство с представительницами собственного пола и прекрасно проводила время, слушая ворчание миссис Си, которая в лавке на Хай-стрит торговала гороховой кашей, маринованными свиными ушами и овечьими головами, тремя деликатесами, которые так любил Зани. Я также подружилась с Сарой Минс, переплетчицей книг, которая сдавала комнаты внаем, поскольку ее муж-часовщик спился и больше не мог зарабатывать. Также у меня было шапочное знакомство с вдовой Гримпен, которая шила манто и снабдила меня несколькими костюмами. Мне нравились прикосновения ее нежных рук к моей коже и то, как она поворачивала меня из стороны в сторону, чтобы взглянуть на результат работы с разных точек. Мне было жаль слышать, что ее дело пришло в упадок и ей приходилось тяжело. Возможно, наши хорошие

отношения могли бы перерасти в настоящую дружбу.

Своих компаньонов-мужчин я тоже не забывала. На самом деле я все больше становилась похожей на них. Вскоре все мои великосветские привычки исчезли. Мы все меньше проводили времени к северу от реки. Мне все больше нравились пропахшие пивом таверны «Джордж», «Колокол» на Белл-стрит и, конечно же, наш «Фезерз» на Винчестер-сквер. Еще мне нравилось захаживать в «Собаку и утку», «Пастуха и Пастушку» и «Храм флоры», в которых можно было спустить нажитое незаконным путем и перекинуться несколькими остротами. В некоторых подобных заведениях под лестницей находились выгребные ямы, они могли преподнести неприятный сюрприз слишком любопытным служащим таможни. Говорили, что несколько таможенников нашли свой конец в их пахучих глубинах. К моему собственному удивлению, моим любимым трактиром стал «Якорь». Для меня он был чем-то вроде загородной таверны для моряков. Блики на поверхности реки отражались от потолка «Якоря», и зал напоминал мне настоящий грот. Я совершенно изменила мнение по поводу этого места. Теперь «Якорь» казался мне очень уютным. Более того, оказалось, что возлюбленный был в чем-то прав. Хотя там не было изящных залов на втором этаже, «Якорь» тоже повидал великих людей. В него частенько заглядывал доктор Джонсон. [16] Даже его друзья — семья Трейлов — до недавнего времени владели крупной пивоварней, единственным полностью законным предприятием во всем Бенксайде. В ее тени процветали более мелкие и менее законные заведения.

16

Сэмюэл Джонсон (1709–1784) — английский критик, лексикограф и поэт эпохи Просвещения, чье имя, по оценке «Британники», стало в англоязычном мире синонимом второй половины XVIII века.

Как и многие мои лондонские друзья, я полюбила джин. Он был чище воды. Темза была явно загажена жителями города, население которого в то время насчитывало три четверти миллиона душ. Я вспоминала, что Валентин называл реку «монструозным супом», намекая на различные болезни, которые можно было подхватить в ней. Вода, добываемая из колодцев, была слишком соленой. Ею было впору только мыться. К сожалению, не многие лондонцы использовали ее для личной гигиены. Иногда я готова была поклясться, что тела некоторых из них в последний раз соприкасались с водой в церкви во время крещения. У меня было то, что Зани называл «хорошие ноги». То есть я могла утолять жажду джином, не затуманивая мозг. По крайней мере, так мне тогда казалось. Позже я поняла, что просто всегда была немного пьяна, это дало мне возможность пережить лишения на Бенксайде, не померев от отвращения.

Джин помогал глотать еду, которая имела не очень приятный вкус, если это вообще можно было назвать вкусом. Обычно еда была довольно грубой и не приправленной, а скорее засыпанной перцем. Несмотря на крепкий, почти варварский запах, на вкус она была довольно пресной. Однако я не хотела жаловаться, видя, как Дотторе и Зани потирают руки в предвкушении сладкой пшеничной каши на молоке с курицей, которую подавали в таверне на Флит-бридж, или пирога с угрями в Болдуинз-Гарденз.

Мой нос за это время изучил множество новых отвратительных ароматов.

В тавернах Бенксайда я научилась узнавать пьющих товарищей по их запаху, будь то продавцы требухи или жилоделы с Филд-лейн, прожженные стеклодувы со Стоуни-стрит или просоленные портовые грузчики. Я привыкла вскакивать и бросаться к двери, если кто-нибудь забегал внутрь, ведь это могло значить, что кого-то преследуют флотские вербовщики, начались петушиные бои или завалилось еще одно ветхое здание. Любой дом с семью и более окнами облагался налогом, потому дома были похожи на тюремные

бараки, вросшие в грязь.

Это был грязный район. Но по мере того, как я все лучше узнавала его, я все меньше обращала на это внимание. Мы жили в братстве, у нас был даже определенный кодекс чести, но если приезжий оставлял карету на ночь в Нейкид-бой-ярд, наутро от нее оставался один лишь поломанный остов.

Я научилась узнавать массивные силуэты контрабандистов и докеров, чьи просторные одежды скрывали карманы, в которые они раскладывали ворованный сахар, кофе, какао, имбирь и стручковый перец. Я теперь могла легко распознать на улице карманника по его развязной походке и не дать себя обокрасть на рынке в Ладгейте. Я познакомилась с профессиями, о которых никогда прежде не слышала. Например, один бедняга занимался тем, что собирал мертвых собак и гнилую рыбу для тех, кто захочет закидать ими шантажистов и содомитов на рынке Смитфилд. Даже этот человек любил пообщаться с Зани, ведь он разделял его чувства к несокрушимому Саки.

Конечно, я слишком поздно научилась распознавать различные лондонские говоры, начиная от истинно аристократического (такой я могла услышать, когда бедняков отгоняли от дорогой кареты) и заканчивая благородным, частично благородным и лжеблагородным. Дальше шла обычная базарная ругань. Где-то среди этого многообразия затерялись изящные выражения Валентина Грейтрейкса. Но это открытие больше меня не злило. По мере того как я все больше любила Бенксайд, я все терпимее относилась к его принцу. Мне казалось, что стать принцессой этого разношерстного королевства было бы совсем неплохо.

7

Сладкий противоцинготный эль

Берем верхушки сосен (или елей), нарезаем четыре пригоршни; кипятим их в пяти галлонах очень крепкого сусла, пока не останется три с половиной галлона; когда настоится, выливаем в отвар соки поточной вероники, кресс-салата, одуванчика, клевера, всего по одной пинте; также добавляем следующий набор ингредиентов и смешиваем. Берем заостренные коренья щавеля, четыре унции; сарсапарель, ягоды можжевельника, всего по две унции; желтые и красные обрезки сандалового дерева, нюхательную соль, слоновую кость, лакричник, семена фенхеля, всего по одной унции; зерпик, печеночник, репейник, плющевидную будру, всего по две пригоршни; грубую сурьму, один фунт. Все подготовить правильно.

Оживляет зрелую кровь и успокаивает ее при горячке.

Через два месяца жизни на Бенксайде мне стало казаться, что я жила там всегда. Мне удалось отделаться от бывших хозяев. К тому же я неплохо устроилась, ибо Дотторе Велена щедро делился со мной деньгами, заработанными нами. Опасность миновала. По крайней мере, пока Валентин был далеко.

Мой отчаянный план сработал, однако его завершение, кроме всего прочего, продемонстрировало незначительность моих достижений. Я добилась немногого. Любая смышленая девчонка запросто смогла бы повторить мой путь, применив немного обаяния и сообразительности. Разве нужно много ума, чтобы жить в трущобах, продавая беднякам поддельные лекарства и наживаясь на них? Жить в комнате, где в стенах постоянно пищат мыши, рядом с доктором-шарлатаном, который называет меня «милашка», и грубым лакеем, говорящим мне такие слова, что их стыдно повторить.

Фамильярность начала вызывать у меня не презрение, а скуку. Это породило более опасное чувство — гнев. Снова появилась моя старая заносчивость. Что я здесь забыла? Почему живу как уличная девка? Разве я не потомок знатного венецианского рода? Как такое могло произойти?

Когда я отвечала себе на этот вопрос, я отказывалась признавать важные составляющие ответа: в частности, ослепление монахини, бывшую работу, ложь любимому.

Единственная мысль, которая приходила мне в голову и которую я была готова терпеть, была о том, что Валентин повинен в моих бедах. Он проник в мое сердце, притворившись джентльменом, сделал вид, что любит меня. Он не смог оценить любовь, которую я ему предложила, а теперь, когда я готова сделать его счастливым, его нет рядом. Почему он не возвращается? Не ровен час, его на Бенксайде перестанут бояться. Как это он меня до сих пор не обнаружил? Он наверняка разослал шпионов на поиски. Неужели они такие же недотепы, как их хозяин?