Венера с пистолетом
Шрифт:
– Вы были очень любезны.
Она наблюдала за мной и, когда я был уже почти у самой двери, сообщила:
– Он сейчас в Сан-Микеле, занимается обустройством могилы ее светлости.
Затем она вынула руку из-за спины и сделала большой глоток из стакана с прозрачной жидкостью: думаю, там была граппа. Это в десять-то часов утра!
Оказавшись наконец во дворе, я остановился и закурил тонкую сигару. Мне хотелось ощутить запах чего-то горящего, а не гниющего.
21
Мне все еще нечего было делать, и потому я двинулся прочь от Большого канала, пробираясь зигзагами
От набережной на остров регулярно ходили паровые катера, но прежде всего я зашел в кафе, чтобы пропустить глоток спиртного, – да, я понимаю, в половине одиннадцатого утра это неприлично – и позвонить. Получилось так, что мне повезло и я поймал Элизабет Уитли.
– Я ухожу; у меня назначена встреча, – сухо сказала она. – В чем дело?
– Гравюра Дюрера.
– Откуда вы знаете?
– Я видел монограмму – «АД» и дату: 1513. Но я думаю, что Дюрера узнает каждый.
– Вот почему его столько раз подделывали.
Я мог бы ей сказать, что Гарри разделяет мою точку зрения, но, вероятно, это не произвело бы на нее впечатления. В любом случае мне же велено было держаться подальше от сеньора Барроуза, не так ли? Потому я сказал:
– Ну ладно, предположим, что гравюра подлинная – сколько бы она могла стоить?
– Как я могу сказать? Я же ее не видела.
– Ну, там рыцарь на коне и парень с лицом как у черепа держит большие песочные часы, а позади них нечто, похожее на дьявола. Я думаю… ну примерно так, как в тех шведских фильмах…
– А как вы думаете, откуда Бергман взял свои идеи? Вполне возможно, что это гравюра, известная под названием «Рыцарь, Смерть и Дьявол»; таких существует несколько. Если так, то она может стоить… примерно семь тысяч долларов.
– Вы хотели бы приобрести ее за такую цену?
– Да-а. У нас есть еще один Дюрер в Нью-Йорке; они бы составили неплохую пару. Но я ничего не скажу, пока не увижу сама.
– Конечно. Но вы сможете быстро достать эти деньги, не прибегая к помощи Манагуа?
– Я могу распоряжаться суммами до десяти тысяч, но…
– Не беспокойтесь, моя милая. Я позвоню вам позже. У меня тоже встреча.
Сан-Микеле – это кладбище и ничего больше, если не считать церкви и контор, ну, и всего прочего. Несколько акров плоской земли пересечены аккуратными дорожками, посыпанными гравием, стенами, рядами кипарисов, и все это вместе стоит на костях более чем пятидесяти поколений венецианцев. Конечно, если те оставили для этого достаточно наличных. На первых нескольких лет вы получаете участок в аренду бесплатно, но затем начинаете за нее платить – иначе вас выкопают и похоронят в муниципальной общей могиле в углу кладбища. Венеция – довольно дорогое место, чтобы умирать.
В конторе мне назвали новый адрес леди Уитерфорд, объяснили, как туда пройти, и я снова выбрался на холод. Вокруг в то утро было сравнительно спокойно: рабочий с тачкой, несколько котов, кравшихся вдоль стены, и только откуда-то доносилось меланхоличное постукивание каменщика, возводившего новое надгробие. Если не считать этого, здесь были только я и туман.
Но там не было ничего вызывающего дрожь, печального или даже просто впечатляющего.
В конце концов я нашел место последнего отдыха леди Уитерфорд – я хочу сказать последнее до тех пор, пока она не нарушит обязательства по уплате ренты и не будет помещена в общую могилу теми же людьми, что сейчас стояли около могилы. Там была пара рабочих и высокий худой человек с сизым носом, в черном пальто и черном котелке, они яростно спорили по поводу могилы. Что же касается самой могилы, по размерам и форме она походила на двуспальную кровать из мрамора.
Я повернул назад, поджидая, когда они закончат, и занялся чтением надписей на соседних могилах. Странно, но итальянцы опускают первую цифру в датах: испытываешь нечто вроде шока, когда видишь на совершенно новом с «иголочки» камне надпись: р. 912, у. 967. Зато очень старательно вырезают кучу завитушек вокруг довольно плохонькой маленькой фотографии.
– Синьор? – раздался чей-то низкий голос.
Я обернулся; рабочие уехали.
– Синьор Фоскари?
– Si. – Лицо его было торжественно вытянуто, темные глаза увлажнились.
– Вы говорите по-английски?
– Да, говорю.
– Меня зовут Джильберт Кемп. – Мы пожали руки, не снимая перчаток. – Э… я видел некоторые картины леди Уитерфорд, хочу сказать, бросил лишь беглый взгляд, раз вы разрешили Гарри Барроузу ими заниматься, ну и…
Он продолжал молча смотреть на меня. Я начал потеть; если он и был вором, то явно не моего калибра. Однако я заколебался.
– Я… я хочу сказать, мои клиенты… ну, думаю, они могли бы сделать вам предложение по поводу одной вещицы. Довольно небольшой.
– Видите ли, права на наследство еще не утверждены. Собственно, оформление еще толком и не начиналось.
– Да, понимаю. Насколько я могу судить, картины пока не каталогизированы. Возможно, они еще даже и не пересчитаны. То, как их хранила покойная, вызывает сомнения, что у нее был хотя бы список.
Он еще несколько секунд смотрел на меня, а потом повернулся в сторону незаконченной могилы.
– Она была благородной леди, – высокопарно заявил он. Потом снял шляпу. – Requiescat in pace [28] . – И снова надел свою шляпу. – Какую картину вы хотите?
– Гравюру Дюрера. Пожалуй, только она одна из всей коллекции находится в относительно хорошем состоянии.
Он некоторое время подумал.
– Когда наследство будет оформлено, я видимо смогу получить инструкции о продаже произведений искусства. Возможно, у синьора Барроуза также возникнет предложение.
28
Покойся в мире (лат.) – прим. пер.