Венера туберкулеза

Фрязинский Тимофей

– Что это за Саша и куда мы идем?

– Военный. Высокий такой, с усами. Очень тактичный человек. Вы вместе не раз отдыхали. Как он рассказывал.

– Куда идем?

– В госпиталь. Мы здесь на плановом обследовании для военкомата лежим. Общая проверка. У паренька день рождения сегодня. Посидим немного.

– Никакого Сашу с усами я не помню. Иду с тобой, потому что мне просто интересно, что это за человек, который меня знает, а я его не знаю.

Пущенные мною комплименты не возымели действия. Галя продолжала источать недоверие, но все же шла с неизвестным мужчиной в неизвестное место. К комплиментам отнеслась прохладно. Не поверила.

– Что же это за Саша такой? Интересно, очень интересно.

– Сейчас увидишь.

К счастью,

в коридоре пусто, в палату Галя заходить отказывается, Саня выходит к ней навстречу:

– Привет, - он хочет обнять девицу, та отстраняется, - заходи, - подмигивает ей Саня, - поболтаем.

Саша стал пристально смотреть ей в глаза, желая что-то внушить. Напряженные секунды молчания. Даст или не даст.

– Здравствуйте. Я вас первый раз в жизни вижу. И где это интересно мы отдыхали?

– У приятеля. Заходи, заходи.

Мы пытаемся ее втянуть в палату. Мимо проходит медсестра. Обороты сбавляются.

– Я никуда не пойду, - девочка испугалась.

– Да, брось ты, все уйдут. Мы с тобой вдвоем пообщаемся.

– Нет. Я в палату не пойду. Давай здесь поболтаем. Кто тебе дал мой телефон?

– Малый один. Зайдешь, скажу.

Она тупо требует источник информации, мы тупо молчим, в промежутках пытаемся ее уламать. Безрезультатность очевидна. Галя бросает косые взгляды на настенные плакаты, предупреждающие об опасности туберкулеза. Кто-то зло кашляет на все отделение. Мы выжали из ситуации все, что могли. Хватать и насиловать ее, было бы слишком. Денег ей предложено не будет, поняв это, шлюха срулила, оставив нас разгоряченными видом продажной легкодоступной плоти. Надеяться, что она по телефонному звонку отдастся трем незнакомым туберкулезникам за пузырь водки, было той наивностью, вера в которую приносит в нашу жизнь элементы разнообразия. По крайней мере, в мире больницы, где в режиме эмоциональной блокады начинаешь обсуждать испражнения товарищей, были получены новые переживания, которых здесь ощутимо не хватает. Больше всего на тубанаре людям не хватает любви. Здесь всегда неизменно собраны самые несчастные люди земли.

– У меня полтора года назад жена умерла, - рассказывал о своей судьбе Белочка, - дети уже взрослые, два парня, живут со своими семьями, я остался совершенно один. Один в пустой квартире. И ради чего я теперь должен жить, не знаю. Похоронил жену, ходил, мыкался, туда, сюда. Места себе не находил. Ведь после 45-ти лет ты становишься никому не нужен. Здесь меня ничего не держало. Познакомился с женщиной. Стал за ней ухаживать. Появилась какая-то надежда. За учебу ее сына заплатил, были кое-какие сбережения, я дачу продал недавно. Все было хорошо. Мы жениться собирались. А, потом, на тебе – туберкулез. И все верх дном перевернулось.

Больной туберкулезом Белочка не ощутил того внимания, какое необходимо человеку, оказавшемуся в беде. Скорее наоборот. Ножом в спину было бы не так томительно жестоко.

– Ируська, любимая моя, зайчик мой, - названивал он ей из палаты каждый вечер, отдавая последние деньги за сотовую связь и ограничивая себя в питании ради пяти минут горького разговора по телефону.

Туберкулезник в диспансере – это практически всегда малоимущий безработный. Сергей еще надеялся, что любовь, о которой он мечтал, когда продавал дачу и помогал женщине, не обойдет его стороной, но ответных чувств, когда они были очень-очень нужны, не последовало. А ведь могло хватить немного теплых слов, всего лишь капельки надежды.

– Моя мама, - говорила ему Ируська, - против наших отношений. Извини. Не звони мне больше.

Но он звонил, разговаривал, о чем-то просил, а ночами нередко плакал, пил водку и плакал. Страшная рана обыкновенного предательства окрасила его жизнь в черные беспросветные тона. В мире не оказалось ни единого человека, кому он был бы необходим. Валяющийся на свалке мусор. Алкоголь позволяет таким людям забыться и не страдать. Хоть несколько часов спокойного сна. Раз в месяц он привозил из дома письма от какой-то прорицательницы, намекавшей ему на скорое счастье. Чтобы получить новое предсказание, он бежал

на почту и переводил на ее счет пятьсот рублей. Там все повторялось, но другими словами. Индустрия писем. Все эти дельцы знают, кого можно развести добрым словом и вниманием. Одиночество будет хвататься за любой оазис, который рисует ваш тоскующий мозг, за любую тростинку, даже если она протянута кем-то не для помощи вам, а для своих выгод. Лохотрон человеческих душ, ибо ваша вера – это чей-то бизнес. Белочка по несколько раз перечитывал драгоценные строки последней надежды и выискивал на печатных листах то, чего не давала ему судьба, выискивал источники любви; его доверчивость не знала границ, за что он и получал пощечину за пощечиной, но каждая мечта давала ему желание жить. В один из вечеров я решил, что смогу сегодня найти свою мечту на площади трех вокзалов. Трамвай № 7, и через 15 минут я прибываю на место. Кашель. В переходе натыкаюсь на кровохаркивающего бомжа. Изнеможенный затихнувшим приступом, он еле стоит на ногах. На плитке пола знакомая красная гуща. Здесь, на самом дне, я искренне надеялся встретить далеко не сексуальную партнершу, я жаждал родственную душу, такую же запутавшуюся, как и моя. Очень необходимо было ощутить себя нужным, чтобы быть им. Морзит. Немного волнительно. Еще сомневаюсь. Второй раз пересекаю пятачок, набитый мамочками и проститутками. И второй раз вижу ее глаза, пристально посмотревшие на меня. Так на меня давно никто не глядел. В этих глазах была любовь, нежность и доброта. Я был больным туберкулезником, и мне не хватало как раз именно этого. Пусть даже от вокзальной шлюхи, для которой у меня было заготовлена не только тысяча рублей, но и кусочек своего тепла и сердца. Уж здесь то это должно быть востребовано.

– Девочки интересуют?
– она остановила меня, когда я наворачивал уже третий круг об станцию метро «Комсомольская».

– Да. Мне надо на два часа. Где-нибудь здесь.

Наверное, придется сношаться в отцепленном вагоне. Хоть бы было купе.

– 1400 рублей.

– У меня только тысяча. Пусть будет за час.

– Со мной пойдешь?

Эта женщина прочитала мои мысли. Счастье есть. Как удачно все обернулось.

– Да.

– Пошли.

– Куда?

– У нас комната на Ленинградском вокзале есть.

Обалдеть. Я предполагал алкоголический притон и пропитую грязную мразь, а сейчас, минут через 15, я стану обладать стройной красоткой с пронзительными глазами и развратным нутром в гостиничном номере. Уютный душ после диспансера. Страстная девчоночка. Раздену ее, обниму, приласкаю, буду целовать, если она в этой жизни оказалась здесь, на трех вокзалах, то ей, по любому, тоже необходима любовь. Так то мы и встретились. Какая хорошенькая. Когда мы стояли возле гостиничных номеров, я продолжал ненасытно разглядывать ее. Грудки выпирали. Шлюшка отзвонила сутенеру, пришел парнишка, я отдал ему деньги, у нее как назло в сумочке не оказалось ключа. Так…

– Я пойду к Нинке схожу, у нее ключ с прошлого раза.

Мы остались, она ушла, я решил разбить тишину:

– Как работенка?

– По всякому бывает.

– Неожиданностей много?

– Привык.

– Ко всему привыкаешь. Со временем. Я сейчас учусь в духовной семинарии, - вру, а месячная небритость тому в подтверждение, - но пока не могу привыкнуть ко многому. Поэтому мы с тобой и пересеклись.

– А я боксер. Бывший.

Мне захотелось хотя бы ему раскрыть переживания своего внутреннего мира.

– Нас там многому учат, но главное я понял сам. Жить по правде и честности очень сложно. Окружающие сразу начинают твоей добротой пользоваться. Многие вообще добро как слабость расценивают.

Стоило из уважения к просьбе другого один раз сбегать в тубанаре за водкой, как на меня стали буквально наседать по этому вопросу по несколько раз в день. Просьба стала поручением. Стоит один раз выполнить услугу, как она начинает превращаться в обязанность. Тяжел крест человеколюбия. Такой жизненный расклад тревожил мое самолюбие, я был беспокоен своей ролью в больничном обществе. Статус – это громадная жертва во имя смирения.