Венок кентавра. Желтый свитер Пикассо

Брикер Мария

– Какой же ты умный мужик, Кузьмич! – возбужденно подскочил на стуле Мазин, радостно кивнул и опрометью бросился на улицу ловить такси. Кузьма взвалил на плечо бесчувственное тело выпускницы Сорбонны и, тяжело ступая, покинул галерею. Ван Ваныч потрусил следом, как оруженосец, прихватив с пола сумку и пальто мадемуазель Ланж. По дороге купили ящик «Советского» полусладкого и ананас. Зачем именно ананас – никто точно не знал.

«Если вы проснулись в состоянии жесточайшего похмелья в чужой квартире…» – кажется, примерно так начинается роман английского писателя Тибора Фишера «Философы с большой дороги». Мишель почему-то сразу вспомнила этот роман, как только открыла глаза. Открыла –

и тут же зажмурилась от ужаса. В голове громко звонили колокола, перебивая набат всех церквей Парижа. Тело болело так, словно она только что упала с Эйфелевой башни, причем головой вниз. И брякнулась таким образом, похоже, она одна. На грязном полу в рядок лежали четыре мужика, извергая храпы разной тональности. В троих она с трудом опознала своих вчерашних знакомых художников. Четвертый субъект, в халате, идентификации не поддавался, хотя у мадемуазель Ланж и возникло смутное подозрение, что раньше она где-то видела и этот халат, и его владельца.

– Mon Dieu! Guelle horreur! [9] – простонала Мишель. Один из храпов стих, с пола раздалось кряхтенье и сопение, хрустя суставами, поднялась гора в вельветовых штанах и осоловело осмотрелась.

– Ни х… себе! – сказала «гора» озадаченно и пнула ногой спящего Мазина.

– Кузьмич, тут же дамы, – пожурил товарища Мазин, послал Мишель воздушный поцелуй и лениво пополз к бутылке с шампанским, которая стояла на полу под столом.

– Пардон, мадемуазель, – извинился Кузьма Иванович, отвесил поклон и громогласно заржал. Хохот разбудил Ван Ваныча. Пейзажист тихо сел, осмотрелся и тяжко вздохнул. Последним пробудился субъект в халате, и Мишель наконец-то узнала его: этого типа она уже видела на бульваре, как раз перед походом на вернисаж.

9

Господи! Какой ужас!

Мазин откупорил шампанское, выпил несколько глотков из горлышка и передал бутылку Кузьме.

– Утро горниста, – пошутил Кузьма, запрокинул голову и тоже сделал несколько глотков. Дальше бутылка перешла к Ван Ванычу, а после и к хозяину.

Мишель безучастно наблюдала за опохмелкой художников, сидя на диване, пока бутылку не передали ей. Она молча встала и бросилась из комнаты вон. В коридоре хлопнула дверь туалета.

– Ну и че вы, ваще, ее ко мне притащили? – спросил Меценат, почесывая грудь.

– Нам пора, – живо отреагировал Мазин, товарищи его тут же живо поддержали и засобирались.

Вернулась Мишель, ни слова не говоря, легла на диван и положила на лицо старую газету.

– Это самое… у меня тут, между прочим, не пансион благородных девиц, – испугался Клепа. – Вы ее принесли, вы ее и забирайте с собой на фиг.

– Она на твоих жаб и лягушек запала, – ласково сказал Кузьма. – Поклонница твоя. Аж из самого Парижу ради тебя прилетела.

– Чего?! – выпучил глаза Меценат.

Но ему никто не ответил – друзья уже закрыли за собой дверь, и звук их шагов эхом отозвался в коридоре.

– Ваще не понимаю. Ну че такое-то, – обиделся Клепа, допил шампанское и принялся наводить порядок в своей каморке: последний раз он убирался недели три-четыре тому назад. Но раз уж у него «поклонница аж из самого Парижу», то марку надо держать! Держать нужно марку, раз уж такое дело. Работая веником и выстраивая пустые бутылки в рядок на подоконнике, Клепа то и дело с опаской поглядывал в сторону своего раритетного дивана, где, не подавая признаков жизни, лежала подданная Франции с красивым именем Мишель, и уговаривал себя, что это не очередной глюк. Но как он себя ни уговаривал, успокоиться не мог и чувствовал: во всем, что с ним происходит, кроется какой-то подвох. Француженка пошевелилась, издала какой-то странный звук и со стоном

перевернулась на бок. Меценат выронил веник и прислушался: странный звук был очень похож на лягушачье кваканье. Да и одета французская подданная была подозрительно: в зеленый топ и юбку. И вдруг Мецената осенило.

– Лягушка!!! – закричал Клепа на всю комнату, тыча пальцем в сторону Мишель. – Лягушка французская!!! Сгинь, сгинь, нечисть!!!

Мадемуазель Ланж села и ошарашенно уставилась на Клепу. Меценат трясся всем телом и безумными глазами смотрел на девушку. Мишель тяжело вздохнула и ласково поинтересовалась:

– Где у вас телефон?

Часть вторая

Глава 1

Ошибка режиссера

Сегодня в доме в стиле «Иль де Франс» Варламов впервые чувствовал себя чужим.

– Объяснитесь! – нервно стуча ноготками по полированной столешнице, холодно потребовала Елизавета Павловна. В кабинете пахло сердечными каплями и табаком. Она сидела в кресле, за массивным столом, осунувшаяся, бледная, постаревшая.

– Я сам, голубушка, в растерянности, – развел руками режиссер и прошелся по кабинету. Звук его шагов мягко потонул в ворсе ковра. – Последний раз Мишель позвонила мне из аэропорта, сказала, что все прошло отлично, документы и билет на самолет у нее и первым же рейсом она вылетает в Париж. Но, вероятно, что-то произошло… Я не понимаю… Ничего не понимаю…

– Таможня могла ее задержать? – сухо спросила Елизавета Павловна, потянулась к пачке с сигаретами, закурила, сделала затяжку и отложила сигарету в пепельницу.

– Нет, я уже проверил, – сказал Варламов, наблюдая, как тонкий дымок поднимается из пепельницы к потолку. – Ни на один из рейсов в Париж она не регистрировалась и границу не пересекала.

– Я же говорила вам, что следует поставить ее в известность относительно Клима! Девчонка просто-напросто решила вас наказать за этот глупый экспромт. Как это было самонадеянно с вашей стороны, голубчик, не посвятить Алевтину в то, что возлюбленный Мишель окажется подсадной уткой, да к тому же – ее женихом. C’est tr`es grossier chez vous! [10] – гневно воскликнула Елизавета Павловна и отодвинула пепельницу с дымящейся сигаретой.

10

Как это глупо с вашей стороны!

– Глупо? – Варламов зло усмехнулся и неприятно хрустнул суставами пальцев. – Не следует с таким убеждением рассуждать о тех вещах, в которых вы, глубокоуважаемая Елизавета Павловна, не компетентны. Все должно было пройти естественно. Никакой фальши. Алевтине нужен был последний толчок, чтобы сыграть эту роль до конца. Я боялся, что она откажется в последний момент. Элемент неожиданности и шок должны были подстегнуть и сломить окончательно ее внутреннее сопротивление.

– Прекратите! Вы рассуждаете как сумасшедший! Я боюсь вас, Варламов! – Елизавета Павловна на мгновение запнулась, посмотрела на режиссера с ужасом и закричала: – Подите вон! Оставьте меня одну! Я не могу больше вас видеть!

– Прекратите истерику! – крикнул он, и в кабинете стало тихо, лишь старинные часы на столе неспешно отбивали свой ритм. – Подобный номер у вас не пройдет, душа моя сердечная. Это была ваша идея: проучить Мишель таким диким способом, – сказал Иван Аркадьевич и сел в кресло. – Я лишь исполнил вашу волю и взял на себя организацию. Позвольте напомнить, голубушка, что я попытался вас отговорить от подобного шага. Вполне достаточно было выставки, но вы решили пойти дальше. Уцепились за феноменальное сходство вашей племянницы и Алевтины. Так что не следует делать из меня козла отпущения. Я этого не потерплю даже от вас.