Вензель твой в сердце моем...
Шрифт:
— Чего ты хочешь?
Хочет? Нет. Она уже ничего не хочет. У нее просто есть цель. И она ее добьется. Потому она встанет и медленно подойдет к нему. Остальные не посмеют помешать, повинуясь короткому взмаху его ладони. Она исчезнет, и это будет правильно, ведь она сумеет сохранить в памяти светлые моменты, а не лавину боли. Она ведь всегда была сильной. Просто сильные люди ломаются обычно без возможности восстановления…
— Убить тебя, Бьякуран, — усмехнется она, впервые назвав его по имени, впервые солгав ему, и эта ложь почему-то отзовется болью в ее душе.
— Что ж… — улыбнется он, и в следующий миг произойдут сразу две вещи. Ее сердце пронзит тот, кого она боялась потерять, а в комнату вбежит один из тех, с кем она когда-то
— Она из наших! — крикнет он, но будет поздно. На краткий миг улыбка слетит с губ Бьякурана, а затем снова засияет. К чему расстраиваться, раз его подчиненная была столь слаба? Раз она не сумела защититься, она ему больше не нужна…
А она будет до самого конца смотреть на эту улыбку и отвечать ему своей, почему-то вернувшейся. Настоящей. Секунды застынут для нее в вечности, а когда она упадет, и темнота, такая желанная, начнет накрывать с головой, она почувствует на щеках его пальцы и услышит мягкий голос:
— Она плакала. Черный ей не идет.
На щеках застынут черные дорожки потекшей туши, а слезы высохнут. Темнота проникнет в душу и окутает ее плотной пеленой. А когда она вновь распахнет глаза, там, на небесах, она поймет, что всё вокруг — сияюще-белое, и ей понравится этот цвет. Потому что он был последним, что она видела перед смертью. Потому что он был последним, чему она улыбалась. Потому что он был последним, чему она показала правду о себе. Последним и единственным, ведь белый цвет — это всё же Бьякуран Джессо, а значит, она не может ненавидеть его. Она может лишь улыбаться ему. Улыбаться сквозь слезы, потому что только так, со слезами на глазах, ее улыбка — настоящая, а не фальшивка. Но он не вспомнит ее, ведь раньше она всегда сдерживала слезы, а вот в последний раз не сумела. Потому что улыбаясь в последний раз, она не притворялась абсолютно ни в чем. И она сядет на пушистое белое облако, закроет глаза, вновь улыбнется, а по щеке ее скатится одинокая слезинка и упадет к ногам Бьякурана, гуляющего по саду, каплей дождя. Не на щеку. Не на волосы. Не на белую форму. К ногам. Как и всегда… Потому что любить и ненавидеть — это искусство, но в конце что-то одно всегда побеждает. И она свой выбор сделала. Давно уже сделала. Поскольку ненавидеть белый цвет она всё же не в состоянии. Ведь его душа, наверное, тоже цвета снега…
========== Слова (Фран) ==========
Слова. Одни слова. Как же я их ненавижу… Знаешь, когда ты молчишь, ты похож на фарфоровую куклу — прекрасную, изящную, но… абсолютно холодную. И я смотрю на тебя издалека, грустно улыбаясь и в тайне восхищаясь пронзительным взглядом зеленых глаз, с безразличием и укором смотрящих в бескрайнее голубое небо. Знаешь, ты ведь только внешне плюешь на всё. В твоей душе — я верю в это — чувства всё еще живы, но… ты не показываешь их. Почему? Просто потому, что не хочешь, чтобы их ранили.
Вот только когда ты говоришь, я начинаю ненавидеть способность человека связно мыслить, речь, дарованную существам под «гордым» названием Homo Sapiens, и слова. Сотни тысяч словарей, книги, журналы, газеты… Я всё это ненавижу. Почему? Потому что твой словарный запас огромен, но используется он лишь для того, чтобы унизить. И ведь не в том дело, что ты радуешься чужой боли — вовсе нет. Я верю, что тебе больно от каждого сказанного тобой жестокого слова, хотя, возможно, я просто идеалистка… Но всё же я думаю, нет, я чувствую, что ты просто-напросто защищаешься от окружающих стеной безразличия и язвительными словами. И слова эти — единственное, что я на самом деле ненавижу в этой жизни.
Каждый день я прихожу в парк и сажусь на лавочку. Не потому, что люблю природу или свежий воздух — просто именно здесь, в этом парке, каждый день по вечерам бывает странный худой парнишка с зелеными волосами и пустым взглядом бездонных изумрудных глаз. Странная шапка в виде лягушки вызывает у прохожих
Я встретила тебя в этом парке случайно и очень удивилась твоему внешнему виду, но не засмеялась и не сказала ни слова. Я просто села на лавочку напротив и слушала музыку, глядя на небо, а ты смотрел на него же, но поверх моей головы, и, хоть мы и смотрели в разные стороны, бесконечное синие небо объединяло нас… А потом ты ушел, но мы вновь встретились на следующий день, и с тех пор приходили в парк каждый вечер, но я могла лишь издалека смотреть на тебя. На фарфоровую куклу, лишенную эмоций, слишком прекрасную для этого бренного бытия, полного желчных ядовитых улыбок и ненависти. А ты ведь не умеешь ненавидеть, но не потому, что тебе всё равно, а потому, что душа твоя, отраженная в изумрудных глазах, полна боли, так же, как и они, когда ты смотришь на небо. А тот, кто познал всю силу боли и испытал жгучую ненависть, направленную на себя, ненавидеть не способен, я ведь права, Фран?..
Впрочем, я не подходила к тебе не только из-за немого восхищения, но и из-за глупого иррационального страха. Я еще и труслива, но с этим уж ничего не поделать… «Что, если история повторится?» — билось у меня в голове всякий раз, как ты с безразличным видом говорил людям гадости. И однажды, две недели спустя, я убедилась, что страх мой был не беспочвенен. К тебе подошла компания из трех подростков и начала издеваться, а ты спокойно слушал их выпады, явно подготавливая тираду, которая надолго отбила бы у них желание злословить. Но ты ее не произнес. Один из парней крикнул: «Эта тупая бесчувственная лягушка, обкурившаяся наркоты, не имеет права жить! На стол биолога ее!» И вот тут я не выдержала.
— Не имеет права жить? А сами-то вы на это право имеете? Злость сорвать не на ком, хочется самоутвердиться в глазах мира? Чем вы лучше человека со странным вкусом в одежде, учитывая, что он никого не трогает, а вы прицепились к нему лишь потому, что вам не угодил его внешний вид? Вы полиция нравов? Поборники дисциплины? Вы модные дизайнеры, не знающие слова «креатив»? Или, может, вы боги, решающие кому жить, а кому умереть?..
Мою тираду прервали еще на третьем слове, но я продолжала говорить, не слушая их. И тут в мой монолог вмешался тот, с кем я говорить не хотела, тот, чье имя я знала лишь потому, что однажды за ним пришел странный человек с длинными серебристым волосами и назвал Франом. Может, это и не твое имя, но оно мне нравится, и оно тебе идеально подходит, ведь на французском «Франческо» значит «Свободный». И ты свободен. Не телом — душой, которая парит в бесконечном синем небе, когда ты смотришь на него, не пряча от облаков свои чувства.
— Лягушонок не нуждается в защите, — безразлично сказал ты, впервые за эти дни глядя на меня. — Лягушонок сам решает, как ему жить. Многие пытаются его поучать, что вот эти, — ты кивнул на поливавших нас словесными помоями парней, — что другие, что Вы. Серость так к лицу тем, кто не понимает зеленый цвет.
— Я не учу Вас жить, — пробормотала я.
— А это бесполезно, — протянул ты, странно растягивая слова, как, впрочем, и всегда. — «Послушать глупость я готов, а слушаться не буду». Впрочем, вряд ли Вы знакомы с латинскими крылатыми изречениями. Если же знакомы, вряд ли понимали; если же понимали, но не применяли в жизни, Вас можно только пожалеть. Жаль… Но только не Лягушонку.