Вензель твой в сердце моем...
Шрифт:
Подростки давно ушли, а я с улыбкой смотрела на тебя, и сердце рвалось на части. Безразличие в глазах, язвительность в словах и апатия в голосе. Все как всегда, но… знаешь, тогда я возненавидела слова. Не тебя и не то, как ты их произнес. Саму оболочку смысла, что ты передал мне на вечное хранение. Обидно, право слово, что я приняла это так близко к сердцу, но иначе я не могла, потому что сердце это, глупое и никому не нужное, всё же с надеждой и верой смотрит на тебя. Только на тебя, Фран, хоть это и глупо, потому что даже язвительность твоя меня притягивает, как бы бредово это ни звучало.
— Жалость унижает, — с улыбкой ответила я и вновь посмотрела на небо.
— Жаль Вас, — протянул ты,
Ты тогда ушел, а я зареклась заговаривать с тобой и просто смотрела каждый вечер фарфоровой кукле в глаза — на единственное, что было в ней живо, и от чего я не могла отвести взгляд, как ни хотела. Однажды ты пришел на полчаса позже, бледный, а в глазах застыла мука. Но подойти к тебе я не решалась. Говорю же, я всего лишь трусиха… А когда к лавочке подошел странный парень, соломенная челка которого закрывала глаза непроницаемой пеленой, ты обрушил на него такую лавину из нелестных комментариев, что я невольно ему посочувствовала. Наверное, зря. Потому что в следующий миг в твоей шапке появились метательные ножи, а этот человек загадочно рассмеялся шипящим смехом. Безумец… или же единственный из высмеянных тобой, кто поступил так, как хотел?
Ты что-то говорил, а я не слушала. Лишь смотрела на профиль странного парня и ждала атаки. Дождалась. Он метнул нож тебе в плечо, и я не выдержала. Вскочила, подбежала к вам и хотела было сказать что-то явно не очень лестное парню с длинной челкой, но ты лишь холодно бросил:
— Вид крови, оказывается, притягателен не только для Вас, Бэл-сэмпай. Может, она Ваша Принцесса, которую Вы потеряли в младенчестве вместе с собственной душой?
— Ши-ши-ши, вряд ли, — отозвался парень, а я растеряно смотрела на тебя и думала о том, что не могу уйти. Просто потому, что тебе было больно… — Но это можно проверить: Принц ведь «сходит с ума» от вида королевской крови, вот и проверим, Принцесса это или просто очередная твоя лягушка, глупое земноводное!
В следующий миг мое левое предплечье пронзила острая боль. И еще. И еще. Я резко дернулась и увидела три ножа, впившихся в мою плоть. Хотелось закричать от боли, но я лишь закусила губу и перевела взгляд на тебя, Фран. Ты ведь испытывал ту же боль, но и виду не подал. Ты сильный. Значит, и я должна быть сильной, да, Фран?
Все это произошло в сотую долю секунды, а в следующий миг я вдруг увидела, как человек по имени «Бэл» замирает, меняется в лице и, вырвав из моей руки стилеты, кидает их куда-то тебе за спину. Что он увидел там, ведь аллея была абсолютно пустынна… Безумец. Или же что-то там и впрямь было? Привидение? Твой ангел-хранитель? Не важно. Главное, он нас спас.
Парень кинулся в погоню за плодом своего больного разума или нашим спасителем, шипя что-то о том, что «Принц никогда не поигрывает», а я осторожно спросила тебя, безразлично смотревшего в небо:
— Как Вы?..
Глупая. Знала ведь, что ничего хорошего ты мне не скажешь, но и не спросить не могла. Знаешь, Фран, словом ведь можно убить…
— Было бы лучше, если бы в мои дела никто не вмешивался, — протянул ты. — А то приходится еще и защищать тех, у кого слишком длинный нос… А это обременительно, Лягушонок не хочет помогать тем, кто сам ищет неприятности. Или, может, Вы мазохистка, а я Вам помешал? Это было бы печально. И Лягушонку было бы Вас жаль. Снова.
Я вздрогнула и отошла к своей лавочке. Сердце болезненно сжималось, а на губах играла грустная улыбка.
— Прости, ничего не могла с собой поделать, — пробормотала я, замирая у скамейки спиной к тебе. — Но если история повторится, я поступлю
Повисла тишина. Я упорно старалась не расплакаться, и лишь шире улыбалась, чтобы заглушить боль, глядя в потрескавшийся пыльный асфальт. Знаю, что ты не хотел причинить боль ради боли, и потому ненавижу слова. Они всегда жестоки. А на серый асфальт падали багряные капли, впитывая весь яд твоих слов и очищая его землей… Кап, кап, и появляется алое море слез моей души, Фран…
— Лягушонок прощает, — протянул ты, и вдруг добавил совершено нормально: — И он за это благодарен.
Я резко обернулась, но увидела лишь твою спину. Ты уходил из парка, а я вдруг подумала, что словами можно не только убить, но и воскресить. Ведь так, Фран?..
Почему-то ветер принес мне в ладони цветок сакуры, хотя на дворе стоял конец июля, а японских вишен в итальянском парке нет в принципе. Я улыбнулась. Вновь. Но на этот раз от всей души. И вдруг подумала, что все слова, что ты говорил, — это не просто маска. Это часть тебя. Это маска, которая вросла в кожу, и которую не оторвать, не причинив тебе боль. Не сломав тебя. Улыбка моя померкла. Я ведь сделала это, да, Фран? Потому что не язвить ты не можешь. Потому что ты не можешь не защищаться. Потому что ты сильный, а ослабление защиты для тебя равноценно слабости. И ты сломал себя, на краткий миг показав мне эту «слабость». Вот только я знаю, почему ты это сделал.
Потому что это было прощание, да, Фран?..
Я грустно смотрела тебе вслед и, когда ты исчез за горизонтом, перевела взгляд на последнее напоминание о тебе. На цветок сакуры. Но ветер вдруг подхватил его и унес, хотя я крепко держала розовые лепестки. Так вот что увидел «Бэл», да? Иллюзия? Галлюцинация? Ты спас меня и ушел, не желая, чтобы история повторилась. Ты с самого начала знал, что если я обижусь на твою язвительность и не захочу больше с тобой общаться, ты сможешь, как и прежде, приходить в этот парк. Но если нет, ты вынужден будешь уйти. Ради меня. И от этого в сто раз больнее. Но знаешь, я ни о чем не жалею. Ни о чем. Ни о том, что подошла к вам, ни о том, что сказала тебе правду. Потому что образы розовых лепестков и зеленых глаз навсегда останутся со мной. А больше мне ничего и не нужно. Никогда не было нужно… И когда-нибудь я, начинающий кукольник, сделаю самую прекрасную в мире фарфоровую куклу с зелеными волосами и бездонными хризобериллами печальных глаз. Но шапки на кукле не будет. Потому что «Фран» значит «Свободный», и я верю, что когда-нибудь ты всё же освободишься ото всех оков. Ведь ты сильный, ты справишься. И сколько бы ни было на нас цепей, последняя точка точно срывает их все, если принята она с высоко поднятой головой. А ты ведь всегда смотришь в небо и не способен сдаться, да, Фран?..
Я прихожу в этот парк каждый вечер. Год прошел с тех пор, как ты подарил мне веру в то, что слова могут не только убивать. Я смотрю на небо, а вижу бездонные затягивающие зеленые глаза и слышу всего два слова: «Он благодарен». А знаешь, Фран, в этом году сакура снова зацвела. На моей ладони лежит бледно-розовый цветок. Я не знаю, откуда он здесь — может быть, это привет от тебя. Привет с того света, я уверена, потому что впервые, глядя на небо, я услышала другое слово. Самое страшное слово этого жестокого мира.
«Прощай».
Впервые из моих пустых, как у тебя, но серых и безликих глаз полилась глупая соленая влага. Впервые за долгие годы. Сердце почему-то вдруг замерло, и я замерла вместе с ним. А взгляд зеленых глаз навечно застыл перед моим взором и словно говорил: «Меня больше нет, но я всегда рядом. Был, есть и буду». Ты никогда не сказал бы мне этих слов, ведь они не карающий меч. Они — Живая Вода. Но знаешь, Живая Вода мертвеца — Мертвая Вода. И потому, испив ее, я и сама ушла за грань…