Вересковая принцесса
Шрифт:
— Мы неудачно упали, — сказал он, тяжело дыша, и показал на моего отца. — Он без сознания, а я не могу его нести. Бедная, бедная Леонора, вас не держат ноги, но вам всё-таки придётсяпойти за помощью…
И я побежала через сад — за моей спиной из окон библиотеки рвались языки пламени и валили чёрные клубы дыма.
— Пожар в «Усладе Каролины»! — закричала я в прихожей главного дома.
Дом ожил в мгновение ока. Люди выбегали во двор и в ужасе смотрели на дым и пламя, поднимавшееся в залитое серебром небо. Все моментально разобрали кадки, бадьи и вёдра, а из каретного сарая были вытащены
Когда я вернулась, господин Клаудиус стоял, прислонившись спиной к перилам; правой рукой он прижимал к груди левую. От ужаса я не могла говорить и только склонилась над отцом, голова которого лежала на нижней ступени лестницы — господин Клаудиус подстелил под неё свой шарф. Глаза отца были закрыты, запавшее лицо выглядело таким бескровным и восковым, что я подумала, что он умер… Застонав, я закрыла ладонями лицо.
— Он всего лишь оглушён, и, насколько мне удалось проверить, у него ничего не сломано, — сказал господин Клаудиус. Его хладнокровный голос, который я когда-то сравнила с ледышкой, подействовал на меня успокаивающе перед лицом невыразимого страха и душевных мук… Я сразу же приободрилась.
— Вниз, в комнату господина фон Зассена! — велел он людям, поднявшим отца со ступеней. — Она находится далеко отсюда — дом массивный, воды и спасателей достаточно — туда огонь не доберётся!
Поток людей, обтекая нас, устремился наверх по лестнице.
— А вы? — спросила я господина Клаудиуса, когда мы отошли в сторону, а двое мужчин, руководимые фройляйн Флиднер, понесли отца в его комнату. — Я же вижу, что вам больно, вы поранились!.. Ах, господин Клаудиус, как тяжело вам приходится страдать из-за того, что вы приняли отца и меня в свой дом!
— Вы так думаете? — на какую-то секунду солнечная улыбка согнала с его лица выражение страдания. — Это не так, Леонора. Мне очень хорошо знакомо мудрое мнение, согласно которому мы должны пройти различные этапы своего развития, прежде чем сможем попасть на небо… С каждым этапом мы приближаемся к цели, и этим он и благословенен. — Он стал подниматься на горящий этаж, а я побежала к отцу. Он тихо и неподвижно лежал на своей кровати; лишь когда одна из помп с грохотом проехала по мосту и, скрежеща, остановилась перед домом, он приоткрыл глаза и огляделся замутнённым, ничего не выражающим взглядом. Затем он стал что-то непрерывно бормотать. Фройляйн Флиднер меняла ему на лбу холодные компрессы, и это действовало успокаивающе. Помощи и поддержки было много. Даже фрау Хелльдорф, которая с того рокового воскресного утра не заходила за лесную ограду, преодолела страх перед своим отцом и пришла ко мне.
Я сидела подле больного и держала в ладонях его пылающую руку. Его таинственное бормотание, не прекращавшееся ни на минуту, вид его измученного лица, с которого, казалось, навсегда исчез любой след самостоятельного мышления, мучительный страх за господина Клаудиуса, который пошёл на горящий этаж — всё это повергло меня в глубочайшее отчаяние.
В углу комнаты горел ночник, бросая на постель больного глубокие тени. За окном над залитой серебряным светом стеной деревьев тянулись чёрные клубы дыма; помпа упруго поливала водой языки пламени — они с шипением
Постепенно дым перед моими глазами начал истончаться, а шум на лестнице стал затихать. Из дома перестали выноситься вещи.
— Потушили, — глубоко вздохнув, сказала фрау Хелльдорф, и я спрятала в подушки своё залитое слезами лицо.
Вошла Шарлотта. Подол её платья цеплялся за доски пола, а тяжёлые косы неаккуратно свисали с затылка — она работала на пожаре как мужчина.
— Прекрасный вечер для нас, принцессочка, — глухо сказала она и без сил опустилась рядом со мной на скамеечку для ног. Она прижалась лбом к моим коленям.
— Ах, моя бедная голова! — прошептала она, когда обе дамы на какой-то момент вышли в соседнюю комнату. — Дитя, если бы вы знали, как мне плохо! Поверьте, что там, наверху, мне пришла в голову отчаянная мысль — а не лучше ли было бы, если бы пожар забрал все мои платья и меня вместе с ними, и тогда вся моя мука — она прижала руки к сердцу — прекратилась бы… Я пробегала мимо запечатанных дверей и ждала, что одна из них вот-вот откроется, и моя матушка протянет ко мне руки, чтобы вытащить из толпы своё несчастное дитя и забрать его к себе… Сегодня я впервые не могу простить моему отцу, что он безо всяких условий, безоглядно и доверчиво отдал нас в руки своего брата!.. И даже если он ужасно страдал, он не должен был умирать, он должен был жить ради нас — он поступил малодушно!
Толпа снаружи постепенно редела, стало тише, и шипение струй воды, время от времени направлявшихся кверху, острее проникало в уши. И тут наконец появился так давно ожидаемый врач. Пока он осматривал больного, из коридора до нас донёсся громкий голос:
— Разве я не предупреждал, господин Клаудиус, что вытаскивание на свет божий языческих идолов, мудро погребённых вашими предками, вызовет отвращение у господа нашего? — спросил старый бухгалтер в своём торжественном пророческом тоне.
— Он неисправим, старый фанатик! — сердито пробормотала Шарлотта.
— Разве я не предсказал, что огонь упадёт с неба?
— Он не с неба упал, господин Экхоф, — нетерпеливо перебил его господин Клаудиус.
— Вы намеренно понимаете превратно, — мягко сказал третий голос.
— А, это лицемерный дьякон, самый ужасный ловец душ во всей резиденции — оба как раз пришли с богослужения, это ясно! Для них пожар у «Усладе Каролины» — большая потеха! — зашептала Шарлотта.
— Брат Экхоф очень хорошо знает, что Господь в наше время не воссылает своё наказание прямо с небес, как это было когда-то, — продолжал незнакомый голос. — Но его воля всегда очевидна — её нужно только понять… Да, господин Клаудиус, у меня болит душа, что вас постиг такой удар; но я не могу не вознести хвалу Господу, который в своей неистощимой милости ясно и внятно говорит с вами… В своей мудрости и справедливости он дал свершиться тому, что языческая мерзость была истреблена — я только что сам видел, как эти так называемые предметы искусства почернели от дыма и, растоптанные и разбитые, валяются в саду…