Верховный король
Шрифт:
Тарен спешился и подошел к двери хижины. Он тепло приветствовал ткачиху и восхитился плащом, который она подарила Эйлонви.
— Хевидд и все кузнецы Коммотов куют для нас оружие,—сказал он.—Но воинам не меньше, чем оружие, нужно тепло. Увы, у нас нет теплой одежды.
— Неужели ты думаешь, что ткачиха менее вынослива, чем кузнец? — обиженно проскрипела Двивач.— Так же, как и ты терпеливо работал на моем станке, теперь и он с терпением потрудится для тебя. И в каждом селении Коммотов челноки будут без устали сновать для тебя и твоих воинов, Тарен Странник.
Ободренный словами Двивач Тарен покинул Гвенит. Отъехав от селения на небольшое
С радостным криком Тарен помчал Мелинласа навстречу всаднику.
— Ллассар! — обрадовался Тарен, поравнявшись с молодым человеком.—Не думал, что мы встретимся так далеко от твоей овчарни в Коммот Исав.
— Вести о тебе летят впереди тебя, Странник,— отвечал Ллассар.— Но я опасался, что ты посчитаешь наше селение слишком маленьким и пройдешь мимо. Это я,— добавил он со смущением, которое не могло скрыть его мальчишеской гордости,— это я собрал отряд и повел его, чтобы отыскать тебя.
— Мужество жителей Исав намного превосходит его размеры,— сказал Тарен,— и я нуждаюсь в вас и приветствую каждого. Но где твой отец? — спросил он, оглядывая всадников подоспевшего отряда.— Где Друдвас? Он не позволил бы себе отправить сына одного так далеко.
На лице Ллассара отобразилась мука.
— Зима забрала его у нас. Я безмерно скорблю о нем, чту его память и в память о нем делаю то, что он бы сам не преминул сделать. Я здесь, Тарен Странник.
— А что твоя мать? — осторожно спросил Тарен, когда они уже ехали бок о бок.— Было ли ее согласие на то, чтобы ты оставил дом свой и стадо?
— Другие позаботятся о моем стаде,— ответил юный пастух.— Моя мать знает, что должен делать ребенок и что пристало мужчине. Я — мужчина,—гордо добавил он,—и стал им с той ночи, как ты и я стояли против Дората и его разбойников в овчарне.
— Да, да,— закричал молчавший до того момента Гурджи,— и бесстрашный Гурджи стоял против них!
— Ну да,— кисло заметила Эйлонви,— вы себе сражались в свое удовольствие в то время, когда мне приходилось делать реверансы и накручивать волосы на Моне. Я не знаю, кто такой Дорат, но если я когда-нибудь встречу его, то обещаю наверстать упущенное.
Тарен искоса глянул на нее.
— Считай, что тебе посчастливилось не знать его. Я знаю его слишком хорошо, к моему сожалению.
— Он не беспокоил нас с той ночи,—сказал Ллас-сар.— Похоже, что и впредь не побеспокоит. Я слышал, Дорат покинул Земли Коммотов и отправился на запад. Поговаривают, что он отдал свой меч на службу повелителю Земли Смерти. Может быть, это и так. Но если даже Дорат и состоит на службе у кого-то, он все равно служит только себе.
— Ваше служение, отданное нам по велению сердца, для нас значит несравненно больше, чем любая служба, которую может купить король Аннувина,—сказал Тарен.—Принц Гвидион будет благодарен вам.
— Скорее тебе,—ответил Ллассар.—Наша гордость не в битве, а в поле, в работе наших рук, а не клинков. Мы никогда не искали войны. Мы пришли теперь под знамя Белой Свиньи потому, что это знамя нашего друга, Тарен Странник.
Погода ухудшилась. Дни становились слишком короткими, и надо было спешить. А все растущее войско заставляло ехать медленнее. Тарен упорно стремился вперед, несмотря ни на что. Рядом с ним галопом скакал Колл, всегда бодрый и жизнерадостный. Его широкое лицо, огрубевшее от холода и обветрившееся, было почти
Тарен был благодарен Коллу за его мудрые и точные советы и всегда с радостью выслушивал любое его замечание. Это Колл подал мысль о том, чтобы по мере разрастания войска отсылать небольшие отряды прямо в Каер Датил, а не волочиться из одного селения в другое с силой, становящейся все более и более громоздкой. Ллассар, Хевидд и Ллонио не покидали головной отряд Тарена и держались поближе к нему самому. И все же именно Колл оставался на страже, когда усталый Тарен заворачивался в плащ и растягивался на мерзлой земле для короткого сна.
— Ты — крепкий дубовый посох, на который я опираюсь,— со смехом сказал как-то Тарен — Более того, ты большое надежное дерево! Ты, Колл, настоящий воин, каких, наверное, мало осталось в Прайдене.
Колл, вместо того, чтобы просиять или хотя бы улыбнуться, недовольно покосился на Тарена.
— Ты хочешь порадовать меня? — спросил он.— Тогда лучше скажи, что я настоящий сборщик яблок и вы-ращиватель репы. Совсем я не воин, а лишь становлюсь им на короткое время, когда это необходимо. Мой сад скучает по мне так же, как и я по нему,—добавил он серьезно.— Я не помог ему подготовиться к зиме, и мне еще предстоит расплачиваться за это во время весенней страды.
Тарен ободряюще улыбнулся.
— Мы будем копать и выдергивать сорняки вместе, настоящий огородник и настоящий мой друг.
Караульные костры мерцали в ночи. Лошади переступали с ноги на ногу и громко хрупали сеном у привязи. Около них множеством теней лежали, двигались и спали воины. Тьма людей во тьме ночи. Порыв холодного ветра резанул Тарена по лицу. Он внезапно почувствовал, что смертельно устал. Медленно он повернул голову к сидящему рядом Коллу.
— Покой войдет в мое сердце,—тихо сказал он,— когда я вновь стану Помощником Сторожа Свиньи.
До Тарена дошла весть, что Смойт поднял большое войско, сколотив его из многих отрядов своих княжеств, и теперь во главе этой армии направляется на север. Узнал он также и о том, что некоторые вассалы Аровна выслали военные отряды к реке Истрад, чтобы нападать на колонны воинов, тянущиеся в Каер Датил. Таре-ну теперь надо было поторапливаться.
Войско его направлялось в Коммот Мерин. Для Тарена это селение было самым прекрасным из всех, какие попадались на его пути во времена странствий. Даже теперь, среди грохота оружия, ржания лошадей, криков всадников, белые, крытые тростником аккуратные домики деревеньки, казалось, дышали миром и покоем, далекие от горячего воздуха войны, долетевшего до них вместе с нагрянувшим сюда войском. Тарен проскакал галопом мимо знакомых полей, окаймленных лиственницами и высокими елями. Сердце его трепетало от волнующих воспоминаний. Он остановился у знакомой хижины, чья дымящаяся труба ясно говорила о потрескивающем внутри приветливом пламени очага. Дверь открылась, и на пороге показался коренастый крепкий старик в грубом коричневом одеянии. Волосы его цвета покрытого окалиной железа и густая борода были коротко подстрижены. Глаза его оставались ярко-голубыми и ясными, не затуманенными долгими годами жизни.