Веридор. Одержимый принц

Литвинова Ирина А.

Кронгерцог не удержался от усмешки. Боги, сколько же пафоса разводили в Веридоре по поводу его статуса чернокнижника! Не так давно лорд Див заметил, что на Его Светлость не было ни одного покушения за долгие годы скрытых междоусобиц и холодной войны за королевский трон. Отчасти причина крылась в том, что боялись невиданной мощи чернокнижника и того, что прознав имя заговорщика, подопечный Мрачного Бога обрушит на голову несчастного такую кару небесную, что тому Хаос райскими кущами покажется. Мда уж, было, над чем злорадно посмеяться. Еще одно доказательство того, что за пределами близкого круга, главное не быть всемогущим, а правдоподобно утверждать, что ты всемогущий. Не был Джанго чернокнижником, уж много лет не был. Поэтому у него, к несказанному удивлению младшего брата, и не было тотема. Не мог он призвать защитников Раю, Аду и Конде, как того просил Кандор, и отодвинул проведение ритуала на максимально далекий срок, уверенно заявив Его Величеству, что ранее третьей недели луны призвать тотемы нет ни малейшей возможности, а далее в ход пошли бы оправдания, что ту самую луну в самый ответственный момент заслонила туча, что звезды светили слишком ярко, что почва за день недостаточно промерзла, что ровно в середине произносимого заклинания прямо у него над левым ухом каркнул ворон,

грянул гром, дождь полился как из ведра, земля под ногами дрогнула, Хаос над головой разверзся, что камень ему с неба прямо на макушку прилетел и так далее. Кронгерцог надеялся, что Гвейн рано или поздно оклемается и призовет тотемы братьям и сестре, как он это сделал десять лет назад сам себе. Тогда Кандор опять же просил Джанго провести ритуал, а "чернокнижник", вместо того чтобы колдовать самому, милостиво разрешил своему юному племяннику попробовать самому. И у мальчонки получилось! К нему из марева миров выступил вороной конь, в у же минуту получивший кличку Мрак. Именно потому, что чернокнижником давно не был, Джанго при всем желании не смог бы пробраться через Огонь Изначальный, окруживший Инквизитора от Ада во время суда. Именно поэтому он не смог бы справиться с невменяемым Гвейном без посторонней помощи, когда тот явился к Конде в ванную, чтобы исполнить приказ своей "госпожи". Жалел ли Джанго о потерянной силе? Нет. Может, порой и проскальзывала мысль, что сейчас бы способности чернокнижника ой как пригодились бы, но, выпади ему шанс повернуть время вспять, он не стал бы ничего менять. Да, его сила испарилась, но вместе с ней упала неподъемная тяжесть с плеч. Он был волен сам выбирать свою судьбу и женщину, с которой рука об руку пойдет навстречу счастью. Даром что этой женщиной оказалась его единственная и Ветер Смерти снова убедился, что Боги мудры и любят его, если предназначили для него ту самую, занозой засевшую в сердце… А Линн… любовь к ней тоже коснулась сердца, но прошла навылет, оставив после себя глубокий болезненный шрам.

После того, как "проклятие чернокнижника" отпустило Джанго, мессир Девиур на правах капитана корабля поженил их прямо в открытом море, а их первая брачная ночь прошла под хмельные песни корсаров, шум разбивающихся о судно волн и истошные вопли чаек в предрассветный час. Признаться, Ветер Смерти думал, что ведьмочка уже ничем не может удивить его. Водить за нос всю команду, украсть корабль собственного отца и добраться до края света — ну что еще покруче могла выкинуть юная морячка? Но нет, маленькой отважной девчушке удалось поразить новоиспеченного мужа. Джанго, да и никто в мире, ни разу до тех пор не видел на лице Туманной Бестии смущения, стыдливого румянца или даже простого смятения. А в первые недели супружеской жизни наедине с Джанго как по волшебству улетучивалась вся её бравада, льющаяся через край во время столкновений с вражескими флотилиями. Откуда ни возьмись появлялась робость, девичья скованность, а иногда в глубине серых глаз цвета дымчатого северного неба мелькал страх, стоило сильным мужским рукам дотронуться до нее, мягко подчиняя ее воле своего хозяина. С одной стороны, Линн вела себя как большинство юных невест, впервые на практике изучающиех, что такое супружеский долг. Но ведь Линн была далеко не трепетный полевой цветочек или экзальтированная барышня. Лихая пиратка, она топила корабли, шлялась по портовым притонам, не дрогнув, отнимала жизни холодным клинком. Да чего уж там, она же никогда не стеснялась долго и страстно целоваться с ним посреди палубы. Не вязалось это все с невинной юностью. А потом лорд Девиур его огорошил: оказалось, Линн едва-едва стукнуло восемнадцать! Нет, у нее не было морщин или других черт, старящих женщину, однако не было и не до конца сформировавшейся юношеско-подростковой фигуры или детской округлости лица. А он то думал, что жена — его ровесница, а выходило, он чуть ли не на десять лет старше! Помнится, когда он об этом подумал, неприятно ужалила мысль, что Линн с Кандором погодки и брат больше подходит ей по возрасту…

Медовый месяц они провели, бороздя южные морские просторы и время от времени бросая якорь в бухтах Востока — края дурманов и чудес. Не сказать, что пиратам там были очень рады, так что каждая остановка непременно завершалась веселым побегом от султанских янычаров, ибо кто-то из матросов, одной рукой обнимая бутыль рома, а другой — портовую "жемчужину", все — местного разлива, непременно бурчал едва ворочающимся языком сквозь икоту, как с дюжиной таких же корсаров под славным черным флагом пустил ко дну не один десяток кораблей, а поутру о пьяных откровениях какого-то пришлого уже были детально осведомлены местные власти. Во время последнего забега от таверны до своего корабля, в который молодые ударились, выпрыгнув из теплой и местами влажной от их пота постели, Линн между двумя вдохами прокричала на весь квартал, по крышам которого они и удирали, что беременна, на что Джанго подхватил её на руки и выдохнул прямо в губы, что счастлив. В тот же вечер они сообщили радостную новость мессиру Дивиуру и настояли на том, что им не мешало бы сойти на берег и хотя бы на пару лет осесть в каком-нибудь безопасном месте. Не на корабле же Линн рожать, в самом деле!

"Тихим семейным логовом" избрали Северный Предел, крышу им дала небольшой старенький, но не ветхий домишко в крошечной невзрачной деревеньке. Свежий воздух, природа, горы вдали — красота! Две авантюрные и неугомонные души искателей приключений передыхали в тиши, наслаждаясь тихим уединенным счастьем… которое не продлилось и месяца.

Тот день тоже врезался в память Джанго и, к сожалению, не как не желал порасти мхом забвения. После обеда молодые супруги решили пройтись в окрестностях деревеньки и пособирать душистые травы, которые Линн так любила заваривать в чае. Джанго, стоя на одном колене рядом со своей женой, как раз стягивал бечёвкой все собранное в солидный пучок, когда мимо них рысью проскакал всадник. Бывшему наследнику было достаточно одного взгляда, чтобы узнать молодого человека в седле, хотя они не виделись почти десять лет. Кандор! Боги, да неужели это сам наследный принц Веридора в одиночку и в каком-то отрепье — как и всегда! — топчет лошадиными копытами сельскую колею! Джанго едва сдержался от того, чтобы сплюнуть с досады и привычно всколыхнувшейся злости при мыслях о младшем брате. В поисках успокоения, он поднял глаза на жену… и обмер: Линн неотрывно смотрела вслед удаляющемуся принцу, глотая взметнувшуюся от хода его лошади пыль, и на лице её было такое выражение, что не понять его было невозможно. Содэ смотрела на него так же при первой встрече, когда оба с полувзгляда вдруг со всей очевидностью поняли, что предназначены

друг другу Богами. Словно в каком-то бреду, Линн сделала по направлению к удаляющемуся Кандору, который, скорее всего, их даже не заметил, шаг, второй, третий… и оступилась, зацепившись носком ботинка за торчащий из земли корень. Реальность будто замедлилась в глазах Джанго: он видел, как Линн падет, как подламываются ее руки, на которые она собиралась приземлиться, как она ударяется животом о придорожный камень с острой выпирающей гранью, но, словно вмиг окостенев, не мог сдвинуться с места… Их ребенок умер через один удар сердца после их любви.

Джанго умчался прочь из Северного Предела вечером того же дня, не объясняясь с Линн, даже не прощаясь с ней, только бросив напоследок: "У меня нет больше жены". Она ответила ему едва слышным: "Луна не успеет перемениться, у меня будет новый муж, добрее и заботливее тебя. Тот всадник будет мой, не будь я черная ведьма!" Удар пришелся не в бровь, а в глаз: больнее собственного несчастья Джанго могло стегнуть только счастье младшего брата, которого никто никогда и в грош не ставил и которому каприз судьбы бросил все то, что принадлежало ему, Джанго!… Ни разу боле его нога не ступила на земли Северного Предела, небеса которого помнили страшные проклятия, посылаемые к ним из самого темного уголка его души, истекающего завистью, ревностью и презрительностью.

Но если брошенные сгоряча слова даже не сотрясали понапрасну воздух, поскольку были произнесены про себя, то был один случай, за который Джанго казнил себя уже много лет. Он так и не наскреб в себе мужества открыть Кандору всю правду, хотя знал, что брат не будет держать зла на него. Ну, подумаешь, спустя пять лет после расставания с женой увидал Его Величество, как всегда в обносках, что под стать егерю, но никак не особе королевской крови, вместе с Линн, плывущими в лодке вниз по течению Вихры и воркующими, аки голубки, и, давясь собственным ядом, не преминул переспать с женщиной столь горячо "любимого" брата? Кандор… каким же светлым он был, таким, что аж от самого себя, на его фоне словно в золе испачканного, противно! Брат и помыслить не мог о том, чтобы предать кого-то, поэтому-то и не ждал предательств от близких. И одним из таких "недоглядов" был он, Джанго. Линн Его Светлость не брался осуждать, в конце концов нынешний кронгерцог понятия не имел о всех тонкостях отношений, связывающих её и Кандора. Долог ли был их роман? Чувствовал ли брат когда-то что-то к Линн? Или же она исполнила свое обещание и опоила его каки-то приворотом? Хотя последнее вряд ли, Кандор слишком силен, чтобы его голову мог затуманить приворот, разве что приворот на крови. В любом случае, отдалась она ему в тот же вечер, что и гуляла с Кандором, причем не банально в захолустном борделе на скрипучей узкой койке, коих они во времена своей страсти немало переломали в доходных домах Порсула. Линн завязала Джанго глаза и отвела в одной ей известное место, и грешное ложе им заменил холодный камень, который, чем дальше они заходили, горячел и горячел все больше, в конце концов раскалившись, словно они провалились в Хаос, и чуть не обжигая любовников искрящейся во вскипевшем воздухе магией… Это была их последняя ночь, последняя встреча и последняя измена в жизни блистательного лорда Джанговира.

Глава 1 (2)

— Право, я уж думал, что ты в кои то веки насмерть расшибся и все, с концами, а не как обычно, — протянул Гвейн, отстраняя горлышко бутыли, но вовсе не потому, что её содержимое было дрянное, а всего лишь чтобы новой фразой поддержать разговор, вялотекущий, в отличие от вина, хлещущего, словно кровь из артерии, через продырявленное кинжалом отверстие в пузатом, уже практически наполовину пустом бочонке. — Кстати, ты как догадался то, что я иду порешить тебя, и какого демона не наутек бросился, а со стены сиганул?

— Так до земли быстрее было, — напрочь проигнорировав первый вопрос, лаконично отозвался Лихой, примеряясь к бочке у противоположной стены трюма.

Спустя мгновение цель была поражена, как и всегда от руки бравого разбойничьего атамана, точно в яблочко, то есть в самый центр круглого дна. Лихой лениво поднялся и уверенной походкой заправского моряка, которого морской качкой не удивишь, подошел к добыче, вытащил всаженный в дерево на три четверти клинок и подставил кружку под маленький хмельной водопад.

— И ничего лучше ты не придумал, кроме как растрезвонить на всю округу, что это я тебя в полет отправил.

— Ну, тут я, конечно, твои способности преувеличил, навряд ли я тебе по зубами, — съязвил атаман, за что был тут же наказан пришпиленным к бочке рукавом — набитая рука Гвейна тоже метала ножи с ювелирной точностью, и сейчас лезвие вонзилось всего в паре миллиметров от руки брата.

Лихой на это только хмыкнул. Для них это была забава, игра на грани кровопролития, рискованная и от того более захватывающая. Сколько раз Жестокий король вещал своим детям, что нельзя целиться и тем более нападать без причины и не во время боя или тренировки. Но прошли годы, мудрые наставления как не соблюдались, так и не соблюдаются, и мальчишки, хоть и разменяли третий десяток, так мальчишками и остались. Поэтому то кинжал лихо вернулся Гвейну, с легкой руки атамана воткнувшийся слева от головы чернокнижника, да так, что тот ухом чувствовал холод стали. Стоило Гвейну достать его, как прямо в лицо ударило новое вино, но так как кружка была уже полна, пришлось ловить терпкий виноградный сок ртом.

Лихой не отвлекал Гвейна от спасения ценного пойла, так и норовившего расплескаться прямо из горла и самым бестолковым образом расходоваться, обмыв грубо отёсанный пол трюма. Атаман молча стоял у своей бочки и, заткнув отверстие кинжалом и на время позабыв о плескавшемся в кружке, словно море в берегах, вине, задумчиво взирал на брата. Он не столько рассматривал чернокнижника, сколько прислушивался к себе. К своим чувствам к этому человеку.

Лет пятнадцать назад Лихой, мрачно взирая на мир из-под насупленных бровей, плевался ядом в сторону всех и каждого, искренне полагая, что нет у него близких или дорогих людей. Мама все мечтала, что сынок назовет семьей Жестокого короля и его детишек. А ему никто был не нужен, даже материнская ласка опротивела после того, как он увидел её полный нежности взгляд, направленный не на него, а на чужого ребенка. Какой-то парень лет на пять старше него, а то и больше, принес Алис записку от отца, и мама, прочитав несколько начертанных рукой дорогого человека строк, расцвела и в порыве счастья расцеловала юного посланника, да еще и надавала ему сладостей! А ему, родному сыну, запретила после того, как он испортил три картины, над которыми она ночи напролет трудилась вот уже второй месяц! Видя, как загорелись глаза у того мальчишки, итак яркие, янтарные, словно у оборотня, Лихой впервые в жизни разозлился. В тот же вечер его и след простыл.