Veritas
Шрифт:
– Может быть, он хотел оказать этим честь Евгению, – предположил Симонис. – Может быть, ага хотел сказать «Мы пришли к единственному солнцу земли».
– Крайне маловероятно, – ответил Атто. – Евгений никакое не солнце. Он верховный главнокомандующий императорскими войсками, не более. «Soli soli soli» наверняка означает повелителя.
– Значит, императора, – заключил я. – Но почему тогда они произнесли эти слова на аудиенции у Евгения, вместо того чтобы сделать это в присутствии Иосифа?
Атто задумчиво молчал.
– Может быть, эти слова имеют двойное значение? – заметил Симонис.
– Какое?
–
– Разве это не то же самое?
– Нет, эта вторая формулировка означала бы «к одинокому солнцу земли», то есть к императору, – пояснил Симонис.
– А почему это он одинокий? – удивился я.
Но ответа не получил. Мы вошли на площадку. На большой арене с ее высокими, устремленными к небу стенами звучали пронзительные крики птиц. Попугаи кричали во все горло и наполняли пространство своим шумом.
– Почему птицы подняли такой гам, мальчик? – удивленно спросил меня аббат Мелани, причем говорить ему приходилось громко, чтобы я его услышал.
Мы снова услышали несколько ударов, словно наносимых молотом, которым крушат деревянные доски. Я пояснил Атто, что Фрош, вероятно, находится среди клеток и прибивает планку для новой двери конюшни (хотя на самом деле было не совсем ясно, почему он делает это среди птиц).
Пронзительный крик птиц из-за громкого эха от новой порции ударов стал почти оглушительным.
– Проклятье, эти ужасные птицы практически невыносимы, – воскликнул Атто, пытаясь зажать уши.
Тоже закрыв барабанные перепонки руками, я пошел к маленьким вольерам и вскоре заметил, что они стоят вплотную к стене, то есть за ними никого не может быть, в том числе и Фроша, который мог бы вызывать этот шум.
– Симонис! – крикнул я своему подмастерью, оставшемуся в обществе Атто.
– Вы только посмотрите, господин мастер, только посмотрите! – словно эхо ответил он мне, чтобы в свою очередь привлечь мое внимание.
Он стоял, повернувшись к противоположной стороне большой площадки, глядя на вход, через который можно было попасть на стадион, куда мы вошли совсем недавно.
Мы были уже не одни. Огромное, мохнатое, двуногое существо, высотой по меньшей мере в два человеческих роста, показывало нам свои клыки, с которых капала слюна, и злобно рычало, хотя я и не слышал этого из-за невообразимого шума птиц. Затем оно опустилось на передние лапы и двинулось к нам, готовое атаковать.
Хотя я не очень разбирался в хищниках, инстинкт подсказал мне, что существо это голодно. Застыв от ужаса, я наблюдал за приближающимся животным, слушая тем временем последними проблесками сознания, как невидимый кузнец очереднымударом молота вызывает новый всплеск хаоса среди птиц, затем услышал звук закрывающейся двери и только в этот миг понял, что есть еще и другой вход на площадку, прямо напротив того, через который вошел медведь, собиравшийся нас атаковать.
В моих ушах по-прежнему звучали крики попугаев, когда я вдруг осознал, что птичьи клетки, которые Фрош поставил у стены одну на другую, скрывали эту вторую дверь и что именно этой дверью занимался невидимый столяр.
Невольно уворачиваясь от вышедшего на финишную прямую медведя, который недвусмысленно направлялся ко мне, я потерял из виду Мелани и Симониса. А они прятались за Летающим
– Господин мастер! – услышал я слова Симониса.
Затем раздался громкий треск, и на площадку обрушилось наводнение.
Словно в безумном сне, со скоростью взрыва различные создания устремились из двери позади клеток, будто капризный бог собирал за этой дверью животную жизнь всех времен и стран. Хаотическая масса из плоти, крови, мышц, когтей, грив, шерсти и зубов с ревом обрушилась на площадку и мгновенно распространилась по ней, как гипс, вылитый в чистую воду. Земля дрожала под ногами топочущих быков, пантер, своей темной шерстью вбиравших в себя весь свет, словно демонические черные звезды, тигров, веером бежавших навстречу друг другу, как щупальца одной-единственной полипообразной дикой кошки, рысей, казалось, взвивавшихся в воздух от силы, с которой взрыв живого выбросил их на площадку для игры в мяч.
Птичьи клетки сломались, словно деревянные домики в бурю; те крылатые создания, которые не были убиты сразу рухнувшей дверью и не были растоптаны ворвавшимися на площадку зверями, взлетели вверх и заполнили воздушное пространство, будто причудливое пестрое облако. Однако гигантского медведя, который только что собирался атаковать нас, вдруг не стало.
Откуда взялся слон, сломавший дверь и приведший сюда всю толпу зверей? Почему хищники разгуливали на свободе? Как они оказались за второй дверью площадки? Ни один из этих вопросов не имел значения. Потому что в то время, как весь этот яростный рев разрывал мне голову и уши, я увидел, что вся свора хищников несется на меня, и мои ноги сами собой побежали по направлению к единственной, хотя и странной возможности убраться отсюда.
– Симонис! – кричал я, не слыша своего собственного голоса, поскольку его заглушал трубный рев слона. Тот бегал вокруг Летающего корабля, окруженный густой стаей птиц, а львы вступили в битву с медведем, и стены площадки для игры в мяч дрожали от их исполненного ярости рева.
Я никогда не узнаю, как попал на корабль, потому что паника и память несовместимы. Однако мне кажется, что с того момента, когда слон и его животная свита вломились на площадку, и до тех пор, когда я, с обезьяньей ловкостью и больным горлом взобрался на борт Летающего корабля, я кричал без умолку. Настолько силен был мой ужас, что только увидев, как Симонис и аббат тоже пытаются попасть на корабль, я снова немного пришел в себя.
Совсем рядом медведь разорвал нечто похожее на крупного фазана, сразу после этого на него кинулись два льва, отпугнули медведя угрожающим ревом и набросились на добычу.
– Я здесь! – крикнул я, обращаясь к своему помощнику.
Пытаясь взобраться на корабль, Атто упал, и теперь Симонису приходилось помогать ему встать, чтобы подняться на борт. Конечно, животные могли последовать за нами и на корабль, однако это было лучше, чем ничего.
Тем временем запах крови убитых медведем и львами животных, должно быть, ударил в голову остальным: повсюду разгорались сражения между агрессивными хищниками. Как раз в этот миг смутное нечто, состоящее из голов, клыков, когтей и сопящих ноздрей, разорвало живот и пах несчастному быку, который рухнул на задние ноги и поднял глаза к небу на последнем вздохе своей битвы со смертью.