Veritas
Шрифт:
– Какой смысл ломать себе голову? – прошептал мне на ухо Атто, словно угадав в моем молчании то, о чем я размышлял. – Каждый сам отвечает за свои поступки. В день Страшного суда все мы предстанем перед Господом в одиночестве. Никто не сможет скрыть свои преступления за маской повиновения, потому что ему ответят: ты не должен был повиноваться и мог отдать за это жизнь, тогда ты получил бы вечную жизнь на небесах.
Аббат говорил и для самого себя. Я очень хорошо помнил о том, что повиновение своему королю толкало на преступления и его.
– Однако никогда не забывай, – громким голосом добавил он. –
Я мрачно посмотрел на аббата Мелани. Теперь, на склоне лет, ему хорошо проповедовать; но как часто в прошлом он пользовался мной ради своих постыдных махинаций и жизнь моя оказывалась в опасности?
В этот миг Симонис, удивленный словами Атто, поднял глаза, и взгляды их встретились. И тут я понял.
Мое сердце увидело все то, что оба шпиона, молодой и старый, хотели сказать в эту секунду. В первый и единственный раз они разговаривали друг с другом без масок. Я видел иллюзии, тайную грусть, возмущение, готовность к битве, хладнокровие и страсть, и, наконец, знание – родившееся в мнимом греческом студенте и созревшее в старом кастрате – о Божественном порядке вещей. Жизнь одного отразилась в зрачках другого. Все это продолжалось не более мгновения, но мне этого оказалось достаточно, чтобы понять. Тридцать лет назад они наверняка не были бы на одной стороне, а сражались бы друг против друга, шпион «короля-солнце» и верный слуга Священной Римской империи. Однако теперь оба отступили перед лицом падения мира во тьму. И наконец познакомились! Поэтому Мелани и произнес эти слова в присутствии Симониса.
Подобно желудочной рвоте, внезапно перед моим внутренним взором предстало видение несчастного Опалинского.
– К чему такая жестокость? – покачав головой, спросил я. – В этом ведь не было необходимости! Пеничек пришел, чтобы убить нас, он не собирался запутывать никого дальше. ТандурДрагомира служил для того, чтобы ввести нас в заблуждение, но зачем теперь понадобилось вонзать Яницкому в глаза вертела и запихивать в глотку салфетки, обрекая его тем самым на такую ужасную смерть?
– Для щуплого младшекурсника в этом заключалась единственная возможность разделаться с массивным Опалинским, – ответил Симонис. – Его люди не подошли, потому что ждали внизу нас. Поэтому он напал на Опалинского в одиночку; они сражались, и Пеничек был ранен. Он победил, когда обнаружил вертела. Должно быть, он искусный метатель ножей. Глазницы – одно из немногих мест на теле, которые мягки у всех людей: если их пронзить, попадаешь прямо в мозг. Боль будет невыносимая. Пистолетом он воспользоваться не мог, потому что нельзя было поднимать шум. Может быть, он и подготовился всесторонне, но выстрел мог быть услышан огромным количеством людей и ситуация вышла бы из-под контроля. По той же причине он в конце концов заткнул своей жертве рот салфетками: поляк не должен был кричать. Остальное довершил нож. Ловкость, с которой мой помощник описал ход совершения преступления, произвела на меня еще более удручающее впечатление. Я старею, подумал я, вот я снова оказался
– Прости, мальчик мой, – вмешался Атто. – Как ты сказал? Пеничек пришел, чтобы убить вас?…
– Да, синьор Атто, я ведь вам уже говорил.
– Да, да, но только теперь мне пришло в голову, что… Боже мой! Как я раньше об этом не подумал!
Вот только уже не было времени спросить у Мелани, что он хотел сказать. Мы прибыли в Место Без Имени и стояли перед небольшой группой ожидавших нас гвардейцев.
Едва мы ступили на землю, как всех нас повели к замку. Атмосфера царила невероятная: ни единого зверя уже не было на свободе, все погружено в тишину. Грустно было сознавать, что здесь нет даже грубого Фроша и его старого Мустафы.
– А львы? Вы всех поймали? – спросил я, чтобы нарушить молчание.
– Вперед, не останавливаться! – сказал один из гвардейцев, который, похоже, отдавал приказы, он велел идти с нами даже аббату Мелани.
– Вообще-то я не имею ничего общего со вчерашней суматохой, это он будет свидетельствовать для протокола, – возмутился Атто, – можно мне подождать снаружи?
Но гвардейцы были неумолимы. Нас повели в замок, а оттуда – в подвал. Один из сопровождавших нас людей показался мне знакомым. Мы остановились в западной галерее, там, где вчера слышали шаги Мальчика, спрятанного в Нойгебау слона.
Человек, одетый как чиновник, которого мы приняли за судебного нотариуса, взял слово. Он начал читать документ на немецком языке, из которого я почти ничего не понял. Я вопросительно посмотрел на Симониса, а нотариус продолжал читать.
– Я тоже ничего не понимаю, – прошептал мне задумчивый Симонис.
Нотариус остановился, и вдруг ситуация изменилась. Жандарм (если это был один из них), который показался мне знакомым, достал цепи, и по тону голоса, которым кричал на нас мнимый нотариус, я понял, что они предназначены для наших запястий. Мы были арестованы. Однако операция была прервана еще одной неожиданностью.
В этот момент произошло нечто настолько безумное, что могло быть бредом пьяного ума. В комнату вошел Кицебер и приветствовал нас по-итальянски.
– Дервиш! – негромко шепнул я Симонису, застывшему от удивления.
Кицебер продолжал приветливо улыбаться. На несколько мгновений в подвале замка воцарилась невероятная тишина.
– Что здесь происходит?
– Наверное, вы уже поняли, что прочел вам нотариус. Декрет императорской палаты. Вы арестованы по причине заговора против империи и потому, что планировали покушение на посла Блистательной Османской Порты, Кефула аги Капичи-паши.
– Заговор? Это какая-то ошибка, – запротестовал Атто, – я из Италии и…
– Помолчите, аббат Мелани, – перебил его дервиш, – мы уже знаем, каким образом вы проникли в Вену. И довольно разыгрывать из себя слепого!
Маскарад Атто был раскрыт. Дервиш и окружавшие его странные люди (гвардейцы они или нет) знали, что Атто Мелани – не чиновник императорской почты Милани. И тут я понял.
Все произошло слишком быстро, чтобы мы могли отреагировать своевременно. Всего несколько минут назад на Атто снизошло озарение, но мы уже прибыли в Нойгебау.