Верни меня к жизни, волк
Шрифт:
Но дуться она будет недолго и уже послезавтра снова отпустит меня с Халле, немного поворчав и отвесив парочку беззлобных угроз.
Она продолжит настаивать, что общество парня влияет на меня дурно, будет беспокоиться за каждое опоздание и каждый мой чих, обвинять в моих бедах мое упрямство или безрассудство Халле, но ничего не добьется, впрочем, как и всегда.
Я только одного не могла взять в толк: она же прекрасно понимала, что никогда не сломает меня под свои запросы, так почему продолжала попытки? Тем самым лишь делая хуже и портя наши и без того
Почему она не могла просто быть доброй, любящей и понимающей матерью, а каждый раз устраивала из воспитания цирк?
Может быть поэтому моя ночь после ссоры была особенно беспокойной? Или это потому, что я пережила чересчур насыщенный день?
Загадки никогда не давали мне расслабиться, и сегодня я насобирала их целый вагон! Уснешь тут…
После аварии я вообще спала плохо: сначала меня будили боли в сломанных костях, затем терапия принесла кошмары, где главную роль мучителей играли врачи.
Во сне я кричала, умоляла их прекратить пытки, но они продолжали истязать меня со злорадными ухмылками. Неудивительно, что в конечном итоге я захотела домой. Увы, но когда вернулась в Бепре, кошмары не отпустили…
Сегодня мой сон был таким же странным, как проведенный день. Передо мной вилась лента дороги, по которой я неслась на красном «камаро» с головокружительной скоростью, испытывая восторг и… чувствуя собственные ноги. Это было упоительно прекрасно.
Но затем дорога сменилась падением, машина превратилась в задевающий нервы аттракцион, уносящий в бездонную пропасть, а желудок попытался выскочить из груди в бесконечном тошнотворном полете.
Халле смеялся, не слушая мои мольбы остановить неподвластное мне движение, уговаривал получить удовольствие от веселья.
Он представился другом, но вел себя как настоящий оборотень — говорил одно, в уме держал что-то другое, скрывал важные тайны, которые я забыла, но очень хотела узнать! И, в конце концов, превратился в настоящее чудовище, приковавшее меня прочной цепью к сидению.
Что мама, что друг твердили, что желают мне только добра, а на самом деле отнимали самое ценное — мою настоящую личность, мою свободу.
Я чувствовала, что тело и жизнь мне не принадлежат, не могла управлять своими действиями и просто болталась в кабине карусели, как беспомощный зверек на привязи.
А затем вернулись врачи. Тот скромный водитель, не посчитавший необходимым выйти из «камаро» и показать лицо, во сне покидал автомобиль, но от этого не становилось легче: на нем оказывался белый халат, а в руке поблескивал шприц, которым он собирался истыкать мое настрадавшееся тело.
Я кричала и билась в паутине ремней, но что могла противопоставить его силе и власти? Он забирал меня и увозил с собой, а горю моему вторил из леса ужасный волчий вой, перерастающий в подчиняющий своей воле рев.
Как и всегда, во сне я, измотанная кошмарами, безмолвно открывала рот, но не могла выдавить ни звука…
Как и всегда, меня спасала мама, прикладывающая что-то прохладное к моему лбу, помогающая сменить неудобное положение и аккуратно поправляющая
Глава 12. Мы знакомы?
Халле все-таки удалось убедить Шарлетт, что он будет хорошо обо мне заботиться и не позволит влипнуть в новые неприятности, да и появившийся у меня небывалый оптимизм послужил хорошим подспорьем, чтобы переубедить ее в споре.
Раньше мама ждала, что я вот-вот скачусь в черную депрессию, но теперь смотрела совсем другими глазами, с облегчением и надеждой. Ну, еще бы, ей больше не нужно было изыскивать способы отвлечь и развлечь меня, эта обязанность полностью легла на плечи Эрлинга.
С тех пор квэн стал частым гостем в нашем доме.
В некотором роде мы были практически неразлучны, виделись почти каждый день: несколько раз катались в тату-салон, чтобы мастер довел дело до конца, затем продолжили встречаться просто так, ходили в кино и заезжали в супермаркет, чтобы я купила домой еды, не дожидаясь, пока на это найдет время мама.
Частенько я замечала тут или там красный «камаро», едущий по дороге или стоящий на парковке, но ни разу не смогла разглядеть водителя, а Халле наотрез отказался рассказывать об этом человеке, мотивируя свою скрытность предупреждением доктора.
Ездили мы и в Борлене — родной город Халле, расположенный в пяти милях к северу от Бепре, где устраивали пикники на дворе большого частного дома возле могучего леса.
Жарили на костре мясо вместе с его сестрами и друзьями, устраивали вечеринки «в духе традиций квэнов», где ребята делились причудливыми историями из жизни народов севера, больше похожими на сказки или легенды.
А иногда просто смотрели вместе телевизор, сидя с Шарлетт.
Халле был отличным шутником, ему частенько удавалось рассмешить не только меня, но и маму, так что ей пришлось признать — общество Эрлинга в самом деле хорошо влияет на мое самочувствие.
Вопросом, зачем здоровому молодому парню понадобилась девушка-инвалид, я не задавалась — его красноречивые взгляды, полные надежды и ожидания, были громче слов.
Каким бы странным ни казался его интерес, я видела — Халле влюблен и ему без разницы, в каком я физическом состоянии. Это, не скрою, было приятно… но все равно не вызывало ответных чувств. Он был мне только другом.
Если между нами и существовала какая-то близость раньше, увы, она осталась в забытом мною прошлом.
Как бы там ни было, время шло, и Халле не мог проводить со мной каждую минуту. Его сестры также нуждались в заботе, а еще парень не должен был забывать об учебе и друзьях. Неизбежно я оказывалась иногда одна. И, несмотря на беспомощное положение, стремилась к независимости.
Шарлетт заплатила за бетонный скат с крыльца немалые деньги, и я постепенно осваивала прогулки в одиночестве. Устраивала путешествия все дальше от дома, до тех пор, пока не навострилась добираться до ближайшего магазина у бензоколонки.