Вернись до заката
Шрифт:
Когда она собралась встать, Густав отреагировал молниеносно. Он наклонился вперед и схватил ее за руку.
— Присядь, Патриция. Мы еще не договорили.
— Нам больше не о чем говорить.
Ей уже было безразлично, сколько голов повернуто в их сторону. Она вырвала руку и… села на свое место.
— Нам нужно было развестись сразу, как только наш брак потерпел крах. Все эти пять лет… Не знаю, о чем мы только думали?
Опять откинувшись на спинку стула, Густав молча смотрел на Патрицию. Проворный официант почти неслышно подлетел к ним, чтобы удостовериться, все ли в порядке. Густав отослал его,
Он изучал каждую черточку ее лица. Ее нежный, слегка приоткрытый рот, ее припухлые губы, влажные от вина, словно магнит притягивали его взор, и Густав почувствовал, как желание охватывает его. Именно так всегда и получалось. Патриции не нужно было делать что-то специально, чтобы завести его. Все в ней было необъяснимо эротично — от чуть ленивой улыбкой до грации, скрывающейся в каждом движении. Даже когда она сердилась на него и ее губы дрожали от злости, а ее огромные глаза сыпали злыми зелеными искрами, даже тогда она была несказанно желанна ему.
Патриция отбросила волосы назад, эти трогательно рыжие как у ребенка пряди, которые Густав так любил гладить… Голос Густава сел и стал странно хриплым.
— Патриция, у нас гораздо больше общего, чем тебе кажется. Я могу с уверенностью сказать, что в нашем браке была, по крайней мере, одна область, в которой у нас никогда не было проблем… — И он улыбнулся ей.
— Не стоит строить брак только на сексе, — проговорила Патриция, ненавидя себя саму за то, что рассуждает как чопорная старая дева.
— Полностью с тобой согласен.
Казалось, Густав и не собирался спорить. Он улыбнулся ей своей самой обворожительной улыбкой.
— Но вот сумасшедший, оглушительный секс, который заставляет тебя забыть обо всем, который был у нас с тобой, — это совсем другое дело, правда?
— Если тебе только это нужно, то не проще ли нанять девочку по вызову? Ты вполне мог бы позволить себе это, денег у тебя много, как я вижу. Что может быть лучше? Никаких обязанностей, никаких покушений на твое драгоценное время. Сто процентов чистого удовольствия.
Если Густав и обиделся, то не показал этого.
— Я тебе уже говорил, Патриция, чего именно я хочу от брака. Мне нужны жена, ребенок, домашний уют. Я хочу, чтобы у нас была настоящая семья. А разве тебе это не нужно? Мне казалось, что когда-то ты стремилась к этому.
— Но тогда тебе это все было не интересно. Ведь именно ты ушел, когда я была беременна.
— Но ты ничего мне не сказала!
— Ты бы остался ради ребенка? И мне бы все равно пришлось воспитывать его одной? У тебя ведь совсем не было времени, чтобы играть роль отца. Ты уходил из дома, когда было еще темно, и приходил, когда уже зажигались огни. Когда бы ты умудрялся видеть нашего ребенка?
Густав сцепил руки и положил их на стол.
— Расскажи мне о нем. О нашем ребенке.
4
— Он был такой красивый… хотя совсем крошечный. Они завернули его в простынку и дали мне подержать. Казалось, что он просто спит.
Патриция потянулась за своим бокалом и сделала большой глоток. Густав видел, как мелко дрожат ее руки. Как жаль, что они были сейчас не одни и он не мог обнять ее, чтобы хоть чем-то утешить. Может, и она найдет в своем сердце
— Как долго ты пробыла в больнице?
Что же здесь так жарко? Неужели они не могут включить кондиционер? Густав расслабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу.
— Меня выписали через два дня. Послушай, Густав, у меня просто нет сил снова вспоминать об этом.
Патриция поддела вилкой несколько кусочков картофеля и постаралась прожевать их. Сколько раз она представляла себе, как расскажет ему об их мальчике.
Когда он ушел, она молилась, чтобы силы не оставили ее. Сколько ночей подряд она засыпала в слезах, гадая, что сейчас делает Густав, с кем он. Она не могла не думать о женщинах, с которыми он встречался. Наверное, они его ценят и не требуют невозможного — уделять меньше времени работе…
Единственное, что помогало Патриции выдерживать все это, — это мысль о том, что она носит его ребенка. Когда же она потеряла и его, она не могла представить, как будет жить дальше. Она боялась, что сойдет с ума. Только забота и доброта Марион помогли ей пережить это ужасное время.
— Я хочу искупить свою вину, Патриция. Дай мне хотя бы один шанс.
— Нашего ребенка уже не вернешь.
В глазах Патриции он прочел холодный упрек, но он стоически принял все, что ему причиталось. Ведь он не мог отрицать, что заслужил это. Он читал где-то, что для беременной женщины необходимы покой и стабильный эмоциональный климат. А Патриция все это время пребывала в депрессии. Разве нет его вины в том, что она не доносила ребенка?
— Ну ладно. Что прошло, то быльем поросло. Давай забудем все это.
Патриция каким-то образом умудрилась выжать из себя улыбку. Не стоило искать виноватых. Это требовало огромных затрат сил, которых у нее совсем не осталось, да это и не могло привести ни к чему хорошему. К тому же она вовсе не была слепа. Густав тоже явно переживал.
Он все еще был великолепен, о чем свидетельствовали заинтересованные женские взгляды со всех сторон. Но с тех пор, как они расстались, он явно сдал. Возле ослепительно синих глаз и на лбу появились первые морщины, о напряжении, в котором он постоянно находился, говорили и синяки под глазами.
— Ну я пойду…
Патриция приготовилась уходить.
— Куда ты торопишься?
— Я очень устала. Я весь день провела на ногах, и мне нужно отдохнуть, если ты не возражаешь.
— А может, ты торопишься еще на одну встречу?
— О чем ты?
Казалось, Патриция была не на шутку удивлена.
— Ты ведь говорила мне, что у тебя сегодня свидание.
— Я ведь тебе объяснила, что оно не состоялось.
— Я не верю тебе.
Патриция глубоко вздохнула. Немудрено, что Густав так подозрителен. Она ведь никогда не умела лгать. Она сначала хотела использовать безотказного Бена в качестве подходящего кавалера, по потом подумала, что не стоит приплетать к их запутанным отношениям других людей.