Верность памяти
Шрифт:
Мария была благодарна ей за это: по крайней мере, учительница не видит, как она вспыхнула до самых корней белокурых волос. Все ее здоровое естество взбунтовалось: она не желала быть вещью, которую можно беззастенчиво разглядывать, как телку на ярмарке. И кто? Этот гарнизонный красавчик в зеленом мундире с нашивками на воротнике…
Через магазин Мария не пошла — предпочла черный ход. Пробираясь между домами, она ощущала острый стыд от того, что родилась девушкой. Да и учительница хороша: вместо того чтобы заклеймить
С тех пор Мария стала избегать военных. К Игрингам она теперь ходила в первой половине дня, пока ловеласы в зеленой форме гоняли солдат на учебном плацу или скакали на лошадях.
3
— «Карлово», — громко прочла Мария надпись на табличке, на этот раз уже умышленно.
— Девять сорок семь, — произнес Гавлик заученным тоном, будто объявлял точное время по радио. — Мы должны были бы уже отправиться.
— Неплохо бы умыться, — сказала она вслух. — Вам не трудно снять мой чемодан? Будьте так любезны.
— Как только поезд тронется, — уклончиво ответил он. — Кстати, в умывальнике есть бумажные полотенца и жидкое мыло.
— Не люблю вытирать лицо бумагой… Если вам трудно, я могу и проводника попросить.
Гавлик встал и, сделав несколько энергичных движений, вытащил из сетки ее чемодан. От нее не ускользнуло, как при этом исказилось его лицо. Она мгновенно рассердилась: «Вот так кавалер! Флиртовать — так всегда пожалуйста, а снять чемодан ему, видите ли, не хочется…»
— Спасибо, — пробурчала она. — Если для вас это так трудно, могли бы и сказать. Вы мне ничем не обязаны.
— А вам, уважаемая, не следует злоупотреблять профессиональной самоуверенностью. Я не собираюсь исповедоваться, но у меня была травма позвоночника.
Она сжала зубы и почувствовала, что краснеет.
— Простите, — прошептала она.
Конечно, сказанное им могло не соответствовать действительности. Он мог все просто выдумать, чтобы оправдать свое нетактичное поведение, ведь истинность его слов все равно не проверишь. А что, если он сказал правду?.. И все-таки она не стала выражать притворное сочувствие или демонстрировать показную женскую заботливость.
В купе Мария вернулась свежая, раскрасневшаяся. Она убрала в чемодан продолговатую, из ткани в горошек косметичку и щелкнула замками.
— Пусть останется здесь, — положила она руку на чемодан, заметив, как заерзал сосед, и с нескрываемым интересом спросила: — У вас это последствия войны?
— Нет, — ответил он безучастно.
«Он для этого слишком молод, — решила она. — Конечно, ему далеко за сорок, может, даже около пятидесяти, но все-таки он солдат мирного времени. Военные бури пронеслись над ним, когда он ходил еще в коротких штанишках…»
Разумеется, он не собирался рассказывать ей, что травма позвоночника —
— Я не пыталась прибавить вам возраст. У меня это просто с языка сорвалось.
— Так на чем же вы основывались? — спросил он смеясь.
— Элементарный подсчет. Ведь я умею считать, писать, складывать, вычитать, умножать и делить, — зачастила она в привычном для нее темпе, который повергал ее собеседников в молчаливое отчаяние.
— У меня такое впечатление, что вы, кроме того, знаете прописные истины… Только вот в геронтологии несильны…
— В геронтологии?
— Так точно. Я наверняка старше вас.
— Я не нуждаюсь в комплиментах.
— Так не провоцируйте собеседников, чтобы они их вам говорили.
— Уважаемый, если вы думаете…
— Уважаемая, почему это мы с вами от самой Софии грыземся, как две злые собаки?
«А он не тюфяк и вовсе не похож на тех, кто просиживает штаны и выжидает случая, чтобы услужить начальству», — подумала она, а вслух спросила:
— Вы любите подпускать шпильки, не так ли?
— Я скорее обороняюсь.
— Неправда.
— Профессия накладывает на человека неизгладимый отпечаток, вот он и становится задирой поневоле…
— Я о последствиях войны всерьез спросила…
— А я воспринял это, пани Арбетова, как намек. Но если быть точным, война меня лишь слегка коснулись.
— С какого же вы года? — спросила Мария по привычке строгим тоном.
— С двадцать третьего.
— Правда? — удивилась она. — Значит, вы все-таки участвовали в войне?
— В Словацком восстании, — бесстрастно уточнил Гавлик. — С первого до последнего дня.
— И с тех пор вы все время служите, — продолжила за него Мария.
— Если исключить отпуска и лечение в госпиталях. «Значит, он полковник, а может, и генерал», — подумала Мария и, вздохнув, воскликнула:
— Боже, за это время выросло целое поколение! Прошла половина жизни… Я, кажется, перед восстанием выпускные экзамены сдавала.
— И с тех пор вы все время преподаете?
— Да как вам сказать…
— Что, бросили работу в школе?
— Нет, я стала директором. Но иногда так хочется побыть простым преподавателем. Хотите верьте, хотите нет, а я говорю правду.
— Я вам верю. Только вот хотел спросить… В общем, мне никогда не доводилось встречать преподавателя, даже директора, который отправлялся бы в отпуск в начале учебного года.
Она рассмеялась. Сейчас ей казалось, что школа отошла в далекое прошлое, почти в доисторические времена.