Верность сердцу и верность судьбе. Жизнь и время Ильи Эренбурга
Шрифт:
Эренбург немедленно ощутил эту перемену. В цензуре стали нещадно резать его статьи, в которых говорилось о муках или героизме евреев. Возмущенный Эренбург обратился к А. С. Щербакову, который тогда надзирал над прессой. Щербаков не принял его сторону. «Солдаты хотят услышать о Суворове, а вы цитируете Гейне», — заявил он Эренбургу [533] . В то же лето 1943 года ряд занимавших видные посты евреев был смещен. М. М. Литвинова отозвали из Соединенных Штатов, генерала Д. И. Ортенберга, главного редактора «Красной звезды», освободили от занимаемой должности. В 1943 году Ирина Эренбург была уволена из фронтовой газеты «Уничтожим врага». Приехавший инспектировать работу газеты некий полковник нашел, что в ее штате слишком много евреев. «Это что — синагога?» — орал он. Газету закрыли, а журналистов разбросали кого куда — по разным другим изданиям [534] .
533
ЛГЖ. Т. 2. С. 322.
534
Ирина
Примерно в то же время власти развалили главный замысел Эренбурга, который он только что завершил. По мере успешного продвижения Красной армии к границе, к Эренбургу стали поступать сотни писем от солдат; они рассказывали о зверствах, которые обнаруживали по свежим следам отступающих гитлеровцев. Считая необходимым использовать этот материал, Эренбург договорился с Жаном-Ришаром Блоком создать книгу на русском и на французском языках — «Сто писем»; летом 1943 года она должна была увидеть свет. «Книгу набрали, сверстали и вдруг запретили, — вспоминал Эренбург в „Люди, годы, жизнь“. — Я спрашивал почему, мне не отвечали; наконец, один из работников издательства многозначительно сказал: „Теперь не сорок первый…“» Французское издание вышло два года спустя, но на русское, где тексты шли в оригинале, был наложен запрет — слишком много там было упоминаний о евреях и их муках, чтобы появиться в Москве. Даже в мемуары, которые писались Эренбургом в шестидесятых годах, ему не позволили включить следующую историю:
«В марте 1944 года я получил письмо от офицеров части, освободившей Дубно, они писали, что В. И. Красова вырыла под своим домом убежище и в течение почти трех лет прятала там одиннадцать евреев, кормила их. Я написал об этом М. И. Калинину, спрашивал, не сочтет ли он справедливым наградить Красову орденом или медалью. Вскоре после этого Калинин вручал мне орден. Когда церемония кончилась, Михаил Иванович сказал: „Получил я ваше письмо. Вы правы — хорошо бы отметить. Но видите ли, сейчас это невозможно…“ М. И. Калинин был человеком чистой души, подлинным коммунистом, и я почувствовал, что ему нелегко было это выговорить.» [535]
535
ЛГЖ. Т. 2. С. 323, 356–357. См. также: I. Ehrenburg. Cent lettres. Paris, 1945.
Эренбург и партизаны-евреи
В 1944 г. Эренбург сопровождал солдат Красной армии, очищавшей один за другим советские города и села от немецких оккупантов. В июле он вместе с войсками вошел в освобожденный Вильнюс. В сражениях за Вильнюс участвовали и партизаны, среди них группа партизан-евреев, около сотни мужчин и женщин. «Если кто из фашистов от нас удерет, — сказал им один из офицеров Красной армии, — хватайте его вы», — вспоминал Шломо Коварский, член партизанского отряда. О встрече с Эренбургом в Вильнюсе 12 июля 1944 года он рассказывал:
«Мы сидели, отдыхая, на улице, когда подъехала машина и вышедший из нее человек направился к нам. „Я — Илья Эренбург“. Наши закричали, побежали ему навстречу: „Здесь Эренбург! Эренбург здесь!“ Мы знали о нем по газетам. Эренбург был очень взволнован встречей с нами — партизанами-евреями. Он спросил, чем мы занимались, и мы рассказали ему, как взрывали поезда и железнодорожные станции. Он был необычный, не совсем похожий на советского журналиста. Мы принимали его как сородича, как еврея.» [536]
536
Шломо Коварский. Интервью, данное автору в 1984 г. в Нью-Йорке.
В последние годы войны Эренбургу довелось познакомиться со многими евреями, участвовавшими в партизанском движении. Он полностью доверял им, приглашал к себе домой, вел откровенные разговоры. Каждая из этих встреч оставляла глубокий след в его душе, как и в душах его собеседников. Им открывалась та сторона Эренбурга, которую мало кто наблюдал. Они видели, как он гордится тем, что он — еврей, видели, как надрывается у него сердце от страданий евреев и как бесит равнодушие к ним Кремля. Для многих из этих партизан, потерявших родных и долгие тяжкие месяцы, а то и годы, отщепенцами спасавшими свою жизнь в лесах, он был первым «официальным лицом», обращавшимся с ними с тем уважением, которое они заслужили. В декабре 1944 года один из руководителей партизанского движения минчанин Хирш Смоляр приехал в Москву, в Еврейский антифашистский комитет, где познакомился с Эренбургом. Смоляр, родившийся в Польше в 1905 году, стал активным участников коммунистического движения; гитлеровское нашествие застало его в Минске, где он тогда жил. Вскоре он возглавил большой партизанский отряд, который в октябре 1943 года помог не менее десяти тысячам евреев спастись от верной смерти в лесах.
«Эренбург тогда только что вернулся из Киева, — вспоминал Смоляр. — Настроение у него было отчаянное. „Это мой родной город, — сказал он. — Но я больше никогда туда не поеду“. Он был потрясен разгулом антисемитизма после ухода немцев». Смоляр рассказал Эренбургу, что после освобождения Минска происходило в городе. Партийных функционеров интересовало только, как партизаны воевали в немецком тылу, но о том, чтобы оказать помощь уцелевшим евреям, они и думать не хотели. «Эренбург слушал. Он сидел передо мной — старый еврей, отец, с трудом сдерживавший слезы, готовые пролиться по погибшему сыну», — воскрешал былое Смоляр. — «Посмотрите на мой стол, — сказал Эренбург. — А теперь на пол». Повсюду лежали кипы писем. «Возьмите любое. Все они об одном. Об антисемитизме» [537] .
537
Хирш Смоляр. Интервью, данное автору в 1983 г. в г. Тель-Авив. О своих тревогах поведал Эренбургу также другой партизан-герой, Лейб Куняховский. В конце апреля 1945 г.,
Эренбург только что побывал в Киеве. Он видел тот огромный ров, где нацисты уничтожили десятки тысяч киевских евреев. В 1961 году Евгений Евтушенко заставил содрогнуться мир стихотворением «Бабий яр», не только заклеймившим немцев, но и осудившим русских антисемитов. Евтушенко возмущался отсутствием памятника, который увековечил бы гибель киевского еврейства. Но первым о кровавой бойне в Киеве еще в 1944 году написал стихи Илья Эренбург:
Бабий яр К чему слова и что перо, Когда на сердце этот камень, Когда, как каторжник ядро, Я волочу чужую память? <…> Моя несметная родня! Я слышу, как из каждой ямы Вы окликаете меня. Мы поднатужимся и встанем, Костями загремим — туда, Где дышат хлебом и духами Еще живые города. Задуйте свет, спустите флаги. Мы к вам пришли. Не мы — овраги. [538]538
Это стихотворение впервые опубликовано в кн.: Эренбург И. Г. Дерево. М., 1946. С. 45–46. В то же время им написано на сходную тему стихотворение «В это гетто люди не придут»:
В это гетто люди не придут. Люди были где-то. Ямы тут. Где-то и теперь несутся дни, Ты не жди ответа — мы одни. Потому что у тебя беда. Потому что на тебе звезда, Потому что твой отец другой, Потому что у других покой.Опубликовано в кн.: Эренбург И. Г. Дерево. Op. cit. С. 47.
Эренбург покидал «Бабий яр» смертельно потрясенный, он был ни жив, ни мертв, он чувствовал себя то ли чудом спасшимся, то ли жертвой, похороненной в этой чудовищной массовой могиле. Как никогда прежде он чувствовал себя евреем, сознавая, что «каждый яр» был предназначен и для него [539] . Тогда он еще не знал, что Мария, старшая из его сестер — все они во время немецкой оккупации оставались в Париже, числясь бельгийками — исчезла и, по всей вероятности, была депортирована нацистами. В Киеве, увидев, какому поголовному уничтожению подверглось еврейское население города, он вместо заупокойной молитвы «Кадиш», которую не помнил, написал стихи.
539
ЛГЖ. Т. 2. С. 351.
Из всех встреч Эренбурга с партизанами самой впечатляющей и значительной была его дружба в еврейским поэтом Абрамом Суцкевером. После вторжения гитлеровцев Суцкевера, как всех евреев Вильнюса, загнали в гетто, где каждый день производилась «селекция». Суцкеверу удалось спастись: он выбрался через канализационные трубы. Вместе с сотнями других евреев Суцкевер вступил в один из литовских партизанских отрядов.
Два года спустя, весною 1944 года, Суцкевер познакомился с Эренбургом, когда оба они выступали перед трехтысячным митингом, организованным Еврейским антифашистским комитетом. Хотя полагалось в конце речи провозгласить здравицу Сталину, Суцкевер завершил ее страстным призывом к возмездию [540] . Эренбург сразу подружился с молодым поэтом. «Он стал мне ближе всех моих московских знакомых, еврейских и нееврейских писателей и художников», — утверждал Суцкевер много лет спустя [541] . В конце апреля 1944 года Эренбург опубликовал в «Правде» большой очерк о Суцкевере — «Торжество человека», — в котором рассказал о той роли, какую поэт играл в еврейском гетто, о том, как спас от уничтожения ценные русские рукописи, о его партизанской судьбе. Закончил Эренбург очерк кратким изложением знаменитой поэмы Суцкевера «Кол Нидре», в которой говорится о старом еврее, убивающем своего сына, чтобы избавить его от пыток в фашистском застенке [542] .
540
Еврейский народ против фашизма. Москва, 1945. С. 56. Эта книга была опубликована издательством «Дер Эмеc», связанным с Еврейским антифашистским комитетом.
541
Sutzkever A. Moznayim. 1985, May — June. Р. 53.
542
Правда. 1944, 29 апреля. С. 4.