Верность
Шрифт:
— До свиданья, — поправил ее Купреев и крепко пожал руку. — Как решили?
— Поступать! — твердо ответила Женя. — Что мы, хуже других? Нисколько! Мы «чудесная публика», сказал товарищ Ремизов. — И, обращаясь к Купрееву, спросила: — Скажите, кто этот человек?
— Который? — Федор оглянулся.
— А вон с шевелюрой… девушек повел…
— Это наш секретарь парткома, — пояснил Купреев, — Александр Яковлевич Ванин.
Женя задумчиво посмотрела на подругу.
— Ну, пойдем, Надя… До свиданья, товарищ…
— Купреев, —
— Товарищ Купреев… простите. Через месяц ждите нас!
— Желаю успеха!
— Спасибо! — Женя, тряхнув косичками, прошла мимо зеркала и, взяв Надю под руку, быстро увлекла ее вниз, резво стуча каблуками по мраморным ступенькам.
Заняв свое прежнее место у зеркала, Федор продолжал встречать гостей. Он не терял надежды, что и Марина, жена, придет: вчера она обещала. Был третий час. Нет, наверное, Марины уже не дождаться, видимо, сынишку не на кого оставить: воскресенье, мать на рынке.
Впрочем, Марина могла бы прийти в институт с мальчиком. Это было бы даже лучше. Но… ведь так трудно догадаться, что Федору приятно увидеть ее здесь с сыном. Последнее время она делает все вопреки его желаниям. Федор был уверен, она сама не догадывается о том, что было горько сознавать: с некоторых пор их жизнь стала походить на простое соседство. Это ощущение особенно усилилось после того, как он решил подготовить ее в институт. Марина встретила его намерение равнодушно, хотя и пыталась — очень неловко — скрыть это. А Федор все видел! Он не мог понять, откуда это равнодушие, и пристально вглядывался в Марину. Но очень трудно понять ее, скрытную!
Думы о жене были невеселые, и Федор пытался подавить их. Новичкам, беседовавшим с ним, он казался настроенным спокойно и по-праздничному торжественно.
Добро пожаловать!
Но на душе было далеко не празднично. Он пытался отвлечься. Вспомнил девушек, которые только что ушли, и усмехнулся иронически. Та, что поменьше, — Струнникова, кажется, ее фамилия, — наверное, ошиблась институтом. Ее никак нельзя было, даже через пять лет, представить инженером.
Поджидая гостей, Федор медленно прохаживался по коридору. Перед Большой технической аудиторией Александр Яковлевич Ванин беседовал с Молодежью.
«Интересно, как он поведет дела парткома, — думал Федор о Ванине, — сумеет ли быть настоящим руководителем? Уж очень он мягкий и застенчивый… А тут надо человека сильного, волевого».
Партийная организация института, в которой Федор был новичком, по-видимому, хорошо знала Ванина. На перевыборном собрании, проходившем незадолго до летних каникул, его кандидатуру поддерживали многие. Александра Яковлевича очень смущали похвалы: невысокого роста, худощавый, он торопливо поглаживал затылок, путал шевелюру и зачем-то оглядывался назад.
Ванин имел ученую степень кандидата наук, работал на кафедре сопротивления материалов. Как лектор он Федору нравился.
На заседании парткома Ванин сказал, что рецептов работы не
— Критика — очень хорошее, хотя и сердитое дело, — улыбнулся он.
Разумеется, Федор пока не мог судить о Ванине как о секретаре парткома. Было похоже, что Ванин к чему-то прислушивается, приглядывается или не знает, с чего начать. Он аккуратно стал появляться на лекциях своих коллег — вместе с директором, а чаще один, — придет раньше всех, сядет в уголок на «галерке» и, приложив ладонь к уху, слушает…
…Стоя на нижней ступеньке, перед дверью, Ванин прощался с девушками:
— Чтоб завтра же подали заявление! Кто это вас так напугал? Потрудитесь посерьезней — и будете в институте! До свиданья, до свиданья!
Увидев Федора, Ванин пошел навстречу.
— Ну, Федя, через месяц будем встречать новое пополнение. Первый курс — самый беспокойный, и нам с вами придется поработать! — Помолчал, разглядывая Федора довольными глазами, и вдруг спросил: — А жена?
— Что жена? — Легкая тень досады мелькнула на лице Федора и пропала.
— Почему я ее не видел?
— Она была раньше.
— Подала заявление?
— Да.
— Хорошо! Значит, теперь будете вместе?
— Да, теперь будем вместе.
Взяв Федора под руку, идя с ним рядом, Ванин говорил:
— Пойдем в редакцию. Там готовят газету к новому набору. Посмотрим.. А прежде я познакомлю вас с одним письмом — из московского института. В начале года приезжает бригада для проверки итогов соревнования и заключения нового договора. Основное в нем — успешное проведение учебного года и первый курс! Очень важно с самого начала окружить вниманием новый набор. Забежим ко мне, прочтем… А вон и Соловьев, прихватим его…
«Прихватив» Соловьева (того самого, похожего на Байрона, юношу, которого Женя упрекнула в невежливости), они вошли в кабинет Ванина.
Когда Ванин кончил читать, Федор вдруг спросил:
— Подождите, Александр Яковлевич. Кто подписал письмо?
— Секретарь комсомольской организации Стрелецкий.
— Стрелецкий! А инициалы?
— Здесь стоит — А. Стрелецкий.
— Анатолий! — удивленно и обрадованно воскликнул Федор. Быстро встал, опять сел, повернулся к Соловьеву. — Виктор, это Анатолий! Он! Черт возьми! Да ты помнишь Анатолия?
— А-а… — равнодушно протянул Виктор. — Твой соперник…
Федор встал и в волнении прошел к раскрытому окну. Внизу в мягкой вечерней позолоте лежал сад. А дальше, за парком, в синеватой дымке угадывался невидимый отсюда город.
Самым удивительным для Федора была неожиданная связь мысли, что тревожила его, с пришедшими воспоминаниями о детстве, Анатолии — стремительном, гибком, с черными монгольскими глазами и светлой, беззаботной улыбкой, об отце…
И прежде всего — с воспоминаниями об отце.