Верность
Шрифт:
— Не знаю, — сказала она и, помолчав, добавила с некоторой досадой: — Оставим это, Федя. Меня никто не заставляет дружить с тобой. Я сама… А уж коли хочешь: мне очень, — она произнесла это протяжно, улыбаясь, — очень хорошо с тобой.
— Ты, когда меня нет, ждешь? — спросил он еще раз.
— Да, Федя. Очень.
Да, она ждала. Случалось, что Федор опаздывал, но ни разу Марина не ушла, не дождавшись. Его задерживало учение, она должна была понимать это. И она понимала.
— Хорошо, хорошо… Пришел ведь, — говорила она, не дослушав оправданий.
Встречаясь
Она относилась к Федору сдержанно, но в этой сдержанности ничего не было от холодного притворства «недотроги». Во всем, что Марина делала и говорила, угадывалась ее честность и прямота. Пожалуй, она была застенчивой. Но из-за гордости не хотела показать это. Главное же, что испытывал Федор после встреч с Мариной, было ощущение правдивости и чистоты…
«А может, — иногда думал он, — ей наговорили люди, что с молодым человеком надо держаться холодно?» Бывали минуты, когда, точно забывшись, Марина приникала головой к плечу Федора и сидела так, нежными пальцами гладя его руку.
— Ты хороший, да? — спрашивала она. — Ты ведь не можешь человека обидеть, правда? Скажи мне…
Протяжный голос Марины был наполнен такой лаской и теплотой, что Федор порывисто привлекал ее к себе и целовал в милые, недоверчивые глаза. Марину пугала эта порывистая ласка, она легко отстраняла Федора и говорила, чуть покраснев и улыбкой смягчая его и свою неловкость:
— Не надо, Федя…
Часто во время прогулок она осторожно брала его под руку, и в этой милой привычке — вся Марина, сдержанная, недоступная.
— Марина, так вроде не принято. Смотри, люди подумают, что ты жена, — шутил Федор.
— Пусть думают, — отвечала она серьезно. Ее лицо выражало искреннее недоумение. — Что за церемонность? Почему именно ты должен брать меня под руку? — и неожиданно шутливо заключала: — Предрассудки!
Как радовали и смущали Федора всякий раз любые проявления ее заботы о нем! Идут по улице, Марина, кажется, сосредоточенно о чем-то думает, хмурится и вдруг поднимает быстрый взгляд на Федора, останавливается и, покраснев от досады (как раньше не заметила!), решительно начинает застегивать верхнюю пуговицу его пальто и заправлять под воротник шарф: «Простудишься!» — или ни с того ни с сего примется выговаривать за нездоровый вид: «Не бережешь себя!» — а потом с тревогой посматривает сбоку.
— Марина, смешная, у меня всегда такой цвет лица.
— Нет, ты не бережешь себя.
…Лежа на постели в общежитии, Федор вспоминал все встречи с Мариной, вплоть до последней, сегодняшней. Образ Марины рисовался ему теперь в ясных и точных очертаниях. Федор без ошибки мог дорисовать ее характер, привычки, наклонности. Но всех мыслей Марины он все-таки не знал. Ее внутренний мир представлялся Федору нетронутым, доверчиво открытым и хорошему и плохому. Федора охватил почти ужас, когда он представил рядом с Мариной того ловкого молодого человека,
Она будет подругой его жизни — вместе с ним пойдет к желанной большой цели!
Все хорошо, все хорошо!
Это было как озарение — все хорошо! Счастливый Федор после тревожной ночи весь день был в приподнятом настроении.
Едва отсидев последнюю лекцию, не ожидая вечера, помчался к Марине в школу. Уроки кончились, девушки выходили из класса. Вместе с подругами шла Марина. Увидев Федора, вспыхнула и улыбнулась — виновато и вопросительно.
— Марина! — крикнул он, не помня себя. — Иди скорей, я тебе что-то скажу такое!
Она остановилась. Подруги гурьбой прошли мимо Федора. Они весело о чем-то переговаривались. Марина смотрела на него ясно и выжидающе. А он молча взял ее за руку и потянул в конец коридора.
— Ну, что ты хотел сказать? — спросила, наконец, Марина.
— Я вот что хотел сказать! — Федор снова замолчал и, оглянувшись, вдруг засмеялся открыто и заразительно, крепко сжимая ее руку. — Ничего… Просто, знаешь, очень надо было видеть тебя, и вот — здравствуй, пожалуйста!
— Ну, здравствуй, — сказала она просто и тоже засмеялась.
Взяв его за локоть (трогательный, доверчивый жест, как его любил Федор!), она пошла рядом с ним к выходу.
И с этого дня… Марина, Марина, Марина!.. Она, казалось, была в самом воздухе, всегда где-то рядом — дома, на лекциях, на собраниях.
В ее семье случилось горе. Отец, уехавший на учебу в Москву, сошелся там с другой женщиной. Марина плакала, она была любящей дочерью.
— Старый дурак, — хмурясь, уронил Виктор.
Для Федора все это было непонятно и дико. Он с гордым и теплым чувством вспомнил отца.
…Внезапно обнаружился соперник. Анатолий Стрелецкий начал ухаживать за Мариной. Федор никак не решался спросить о ее отношении к другу. Она выручила его сама:
— Этот Толя… Что ему надо? Скажи ему. Мне просто неудобно.
Федор передал разговор товарищу. Тот усмехнулся:
— Пардон… Теперь — полная ясность.
И вскоре уехал. Федор вспомнил наставление отца: «Ничего не откладывай на завтра».
А как в любви?
Когда Федор спросил у нее, вышла бы она за него замуж, Марина растерянно сказала:
— Я не думала об этом.
— Марина, я тебя прошу… дай ответ.
Она долго молчала. И непонятным было это молчание.
— Я поговорю с мамой.
Он сам пошел к матери. Умолял ее. Грозил, что не уйдет до тех пор, пока не получит согласия. Наконец обратился к Виктору.
— Не знаю, — сказал тот, — ваше дело. Мне думается только, рано вы затеяли… А впрочем… — Он растерянно посмотрел на товарища и сестру: — Марина, тебя что — не касается?
Она сидела на диване и спокойно улыбалась.