Вернуться к тебе
Шрифт:
Спорт – это было по части Боаза. Футбол. Бейсбол. И баскетболистом брат был очень неплохим для парня с его ростом. После игр, в которых участвовал Боаз, мы с аббой и мамой шли домой, а он отправлялся на вечеринку с товарищами по команде. А я тогда думал: «Может быть, настанет такой день, когда…»
И вот сегодня я вышел на утреннюю пробежку. В субботу. Жара ужасная. Духота. И похоже, сегодня объявлен Национальный День Стрижки Лужаек. Ощущение такое, будто я вдохнул полмешка травы.
Кристина встает:
– О,
Неловкий момент. Я соображаю – может быть, мне следует ее обнять? Одно я точно знаю: девушкам руку не пожимают. И еще одно я знаю точно: если на тебе промокшая от пота футболка, девушку обнимать не стоит.
Решение принято. Я машу рукой и иду к холодильнику за водой.
– Просто не верится, как ты вырос. – Кристина садится и отодвигает от стола стул рядом с собой. – Посиди… расскажи, что у тебя новенького.
Я не видел ее три года. Неслабый кусок моей жизни.
– Да не так уж много.
– Неправда. – Мама вытирает стол в том месте, куда упало несколько капелек моего пота. – Леви теперь бегает по утрам. Он заканчивает юниорский класс. И он… гм… – Мама пытается встретиться взглядом со мной. – Ну же, малыш. Расскажи Кристине о себе.
Я пожимаю плечами:
– Английский у нас преподает Хардвик.
– Ух ты! У нас тоже она была. Слушай, а у нее и сейчас усы растут?
Я вспоминаю, как Кристина жаловалась на мисс Хардвик Боазу. Я потому и заговорил про нее. Про Кристину я помню все.
– Ой, теперь у нее не то что усы – козлиная бородка.
– Ха-ха! – Кристина смеется и накрывает мою руку своей.
Мое усталое тело пронзает разряд электрического тока.
Мама уносит наши опустевшие стаканы. Она уходит из кухни с улыбкой и принимается разбирать белье после стирки.
– Я пришла повидаться с Боазом, – говорит Кристина и наклоняется ко мне. Я ощущаю ее дыхание на своем лице. – Но похоже, не стоило мне заходить.
«Господи, она просто милашка», – думаю я.
«Милашка» – словечко, которое парню вслух произносить вряд ли стоит, если только он не хочет схлопотать по физиономии. И все-таки Кристина Кроули – милашка.
Она подстригла свои светлые волосы. Теперь они чуть ниже подбородка, поэтому хорошо видна ее потрясающе красивая шея. К тому же она не красится, а я терпеть не могу, когда девчонки красятся. Ну, то есть… ты же девушка, да? У тебя же все это есть – нежная кожа, ресницы и все прочее. Зачем же размалевывать красками все то, чем тебя снабдила природа?
Однажды я натолкнулась на них с Боазом в спальне брата.
Иногда я заглядывал в его спальню тайком, всякий раз пытаясь что-то понять про него или про себя… ну, что со мной может стать через четыре года… В общем, в тот дождливый декабрьский вечер я сорвал джекпот.
Боаз, обхваченный руками и ногами Кристины.
Я простоял там дольше, чем следовало. Они меня не заметили. Я, пятясь, бесшумно вышел из комнаты.
Потом я очень долго не мог смотреть Кристине в глаза – краснел как рак.
И вот она здесь. А это должно что-то означать. Может быть, брат ей писал, звонил или навещал ее в Дартмуте все то время, пока он не писал, не звонил нам и нас не навещал.
А я и не осознавал, как сильно стосковался по Кристине – просто по тому, чтобы на нее смотреть.
– Он не… – Я подыскиваю правильные слова. – Не знаю… Ну, не очень общителен, что ли.
Девушка делает глубокий вдох, медленно выдыхает, закидывает руку за голову и принимается массировать свою восхитительную шею.
Она была здесь в тот вечер, когда Боаз сделал объявление.
Вот доел салат – и сделал объявление. Был самый обычный ужин. Воскресенье, вечер, Дов у нас в гостях. Апрель. День выдался долгий и ленивый. Теплый не по сезону. Мы болтали про оттенок розового цвета, в который наши соседи выкрасили дом. И ничего в этом вечере не было такого, что подсказало бы всем, что он превратится в «тот самый вечер».
Боаза приняли в Корнельский университет, Колумбийский университет, университет Тафтса и университет Беркли. Все ожидали его решения. Мама была вне себя от радости, а потому то и дело к Боазу приставала.
«Ну? – спросила она в сотый раз. – Ничем не хочешь с нами поделиться?»
«На самом деле хочу. – Боаз положил вилку на тарелку. Немного отодвинулся на стуле от стола. – Я поступаю в морскую пехоту. Сразу после получения аттестата приступаю к службе».
Молчание. Длинная пауза. Все сидели и гадали – это, наверное, шутка? Боаз умел пошутить.
Он не всегда был таким уж серьезным. Но было совершенно ясно: брат сказал именно то, что сказал.
С таким же успехом он мог объявить, что собирается стать балериной. Шок бы это вызвало такой же. Да, я понимаю, что это звучит странно, если учесть, что наш отец, и дед, и даже наша бабушка были солдатами, но это было в Израиле. А здесь Америка.
«Но… но… Это же… не для таких, как мы», – пролепетала Кристина. Ее губы дрожали.
Теперь, вспоминая об этом, я думаю, что девушку, быть может, обидело то, что Боаз, принимая такое решение, с ней не посоветовался. Все решил сам и объявил ей вместе со всеми остальными.
«Такие, как мы, – это кто?» – осведомился Боаз.
«Люди, у которых есть другие возможности. Которые поступают в университеты Лиги Плюща. Кто верит в мир и дипломатию… а не в грубую силу».
«Нет, Боаз, – вступила в разговор мама. – Нет, милый. Ты мыслишь неправильно. Нет».