Вернуться в осень. Дилогия
Шрифт:
Через пару сотен шагов лес кончился, и деревья с кустами расступились. Сергей с ходу перепрыгнул через какую-то канаву и бросился через поле, стараясь делать шаги пошире, чтобы ноги не путались в густой траве. Впереди туманной стеной поднимался мутный Рох.
Стражники остановились на краю леса, изумленно вытаращив глаза на удаляющуюся фигурку.
— Все — конец. Он что, помешанный?
— Отродясь такого…
У самого тумана Сергей остановился и, выравнивая дыхание, посмотрел назад. Погоня столпилась у леса и, прикрывая лица
— Большой привет барону. И принцессе…
Вряд ли они могли его услышать. Сергей тяжело вздохнул, повернулся и вошел в туман — наверное, Рох скоро станет его домом…
Глава 7
На двери с грохотом захлопнулся деревянный брус засова. Юрм подергал, проверяя на крепость укрепленный железом дуб, и обернулся назад:
— Проверьте окна… И чердак.
Навзрыд ревели дети — Лаума хотела их успокоить, но слова получались какие-то корявые, неубедительные и совсем не успокаивали. Да и у самой на глаза постоянно наворачивались слезы. Она прижала руками обе маленькие головки к груди и медленно покачивалась из стороны в сторону, как раньше убаюкивала с тихой колыбельной…
— Хватит реветь. Проживем ночь — проносило же раньше…
Застучали сапоги по деревянной лестнице — Юрм сам проверил чердак, окна, печную трубу и крепко стянул шпагатом щеколду потолочного люка.
— Юрм, зашторь окна, прошу тебя…
Он нагнулся к маленькому окошку и, скрывая растущее беспокойство, глянул на безмолвную улицу и мрачный Аш-Тар, замок породнившегося с ужасом маркиза, черной громадой зубчатых стен и башен возвышающийся над городом. Высоко в небе ярким кругом стояла луна, заливая мертвым, неестественным светом опустевшие улицы и притихшие дома, высвечивая контрастом тени голые мосты, обезлюдевшие площади и скверы.
Город замер, спрятался, забился в ожидании. Наступала очередная ночь Одиндог, по-горскому — Полуночной Собаки, когда черные псы Немира выходили из замка и безмолвными тенями скользили по улицам, сея мрачное безумие и помешательство, захлестывая сердца темной злобой сумасшествия и дикого животного страха. Ночь, полная страданий, боли и плача…
— Да угомонитесь же наконец… Тихо. И без вас тошно…
Малыши потихоньку притихли, успокоенные мягким убаюкиванием матери. Старшенький осторожно шмыгнул носом:
— Я есть хочу…
Ядреный корень. Такое случается — повышенное волнение и страх пробуждают у детей голод… Лаума тревожно посмотрела на закрытую печь, потом на мужа. Тот понял сразу.
— Даже и не думай. Только осталось еще и задымить…
Она тяжело вздохнула и крепче прижала детей. Голос наконец выровнялся и она начала что-то ласково нашептывать, улыбаясь и трогая губами маленькие носики. Потом внезапно подняла голову:
— Юрм… Юрм, кажется, кто-то
Муж отвернулся от окна и склонил голову, прислушиваясь.
— Началось. Господь Бог мой, останься с нами…
В воздухе чувствовалось поднимающееся напряжение, волнами морских приливов накатывался страх. За окном протяжно, нудно и противно завыла собака. Лаума, не отпуская детей, локтем вытерла на глазах слезы:
— Да нет, Юрм… Действительно плачет — за дверью…
Напряжение продолжало расти. На соседнем дворе воем отозвалась еще одна собака, потом еще…
— Постарайся взять себя в руки, Лаума. Теперь может показаться всякое, даже лошадь заговорит.
Юрм поднялся от окна и максимально притушил фитиль лампы у печи, оставив только маленький огонек. В обступившей темноте остались видны только стол, печь и бледные лица с расширенными от волнения глазами. Ближайшая собака на мгновение затихла, и тогда из-за двери явственно донесся чей-то приглушенный щепот и всхлипывания…
— Юрм…
— Да слышу я. Это верно они. Или… Боже, сохрани.
Он осторожно встал и тихо подошел к двери.
— Детей под кровать. Быстро.
Некоторое время прислушивался, прижимаясь ухом к деревянным доскам, потом разогнулся и окинул взглядом опустевшую комнату.
— Чтоб тихо…
В темноте раздался звук осторожно снимаемого засова, потом негромкий скрип приоткрываемой двери. Заколыхался поддуваемый появившимся сквозняком маленький огонек у печи. Теперь уже ясно послышались детские всхлипывания:
— Никого нет… Совсем никого…
Юрм высунул голову за дверь:
— Ну иди сюда, малышка, быстрей…
Плач разом смолк и наступила испуганная тишина, прерываемая только воем обезумевших собак. Лаума старалась не дышать — набухшая капля холодного пота, немного постояв, сбежала со лба на щеку.
— Ну, быстренько…
Простучали торопливые детские шажки, и к Юрму прижалось маленькое испуганное тельце, в темноте заблестели два широко раскрытых, доверчивых глазика. Лязгнул закрываемый засов, и он поднял на руки совсем маленькую, лет пяти, девочку.
— Ты кто же такая будешь? И где твои мама и папа?
Лаума с трудом шевельнула пересохшим языком и хрипло выдавила:
— Юрм… Началось…
Он повернул голову к двери, потом к окну. И сразу понял — пошло… Стих раздирающий вой собак — на улице стояла глухая тишина, и даже ветер не шелестел, подметая брусчатку опавшими осенними листьями. В воздухе больше не было напряжения, как будто порвалась невидимая, туго натянутая струна плотины, и город быстро затапливала волна поднимающегося ужаса. Он мягко опустил девочку на пол: