Вернуться живым
Шрифт:
— У меня проблемы? Ты знаешь, из-за чего.
— Нет. Я рассказала все полиции. Самозащита. Она мертва, и они рады этому. Атаки вышли из-под контроля, и, хоть Амброзия думала иначе, они пытались что-то с этим сделать. Но все это могут списать на наркотики… чтобы порадовать народ.
— Мисс Паломино, — сказала медсестра с порога. — Простите.
Перри посмотрела на меня, сияя, быстро поцеловала меня в губы, а потом вышла из комнаты.
Доктор пришел вскоре после этого, сказал мне почти то же, что и Перри. Удивительный иммунитет, ухо будет почти нормальным,
Но я не только вернулся к жизни. Перри сказала мне, что любит меня.
Она любила меня.
Она любила меня.
* * *
Я стался в больнице еще на ночь для порядка. Медсестра ограничила визиты, боясь, что я переутомлюсь, и я не видел толком Перри и Максимуса, пока не был готов к выписке.
Я оделся, стараясь не потревожить ребро или швы. Я почти исцелился, порез под татуировкой был красноватой пропадающей линией, но я не хотел спешить.
— Готов? — Максимус приоткрыл дверь и сунул голову.
Я оглянулся через плечо и поднял рубашку.
— Я не могу спокойно одеться? Думаю, ты успел все разглядеть, когда я был на болоте. Хотя, надеюсь, ты учел сжатие.
Он не сказал ничего, даже не фыркнул, так что я посмотрел на него. Он был серьезным, а лицо было хмурым.
— Что такое? — спросил я.
— Я не поеду с вами, — сказал он.
— Что?
Он вздохнул и закрыл дверь за собой, прижался к ней.
— Знаю, я обещал делать шоу с тобой и Перри, и Джимми рассчитывает на это. Но я не могу поехать. Я должен остаться здесь. Прости.
Я понимающе кивнул.
— Роза.
Он задумчиво пожевал губу.
— Ага. Ей уже немного лучше. Она может говорить и заботиться о себе. Она меня не помнит. И никого из нас. Она не знает, что она.
— Блин.
— Доктора сказали, что амнезия — побочный эффект, что я должен радоваться, что ей становится лучше. Декс, теперь у нее есть только я. Мэрис объявили мертвой. У нее нет семьи. Некому приглядеть за ней.
Я поправил рубашку и посмотрел ему в глаза.
— Максимус, делай, что должен. Мы с Перри сами разберемся. Мы будем в порядке.
Я поднял сумку, которую они принесли в больницу для меня, и прошел к двери. Я встал в футе от рыжеволосого верзилы во фланелевой рубашке и понял, что, может, вижу этого засранца в последний раз.
— Береги себя, приятель, — хрипло сказал я, протянув руку.
Он сжал мою ладонь достаточно сильно, чтобы сломать кости обычному человеку. Когда я подумал, что ему пора отпускать, он обнял меня и посмотрел свысока.
— Декс, я знаю, что не могу вас остановить. И я знаю, что не мне вас отговаривать. Я не хочу делать то, что Мэрис сделала со мной и Розой. Ты любишь ее, а она тебя, и, может, этого хватит, чтобы все выровнять. Позаботься о Перри, понял? И береги себя.
Черт. Мне нужно было уйти, пока я не начал плакать.
Я кивнул ему.
— Увидимся, Максимус.
Я покинул палату и прошел по коридору. Перри ждала меня.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
— Детка,
Перри жадно поцеловала меня, ее пульс ощущался на губах, она прошептала:
— Так двигайся медленнее.
Я откинул голову и попытался совладать с собой.
— Я стараюсь, но если я кончу раньше, ты виновата.
— Какой романтик.
К черту романтику. Это было серьезное дело. Мои яйца были синими.
— Детка, я так давно не был в тебе.
— Пять дней, — сказала она. — И тебя еще беспокоит ребро, я знаю, — я заворчал и решил заткнуть ее, перевернув на живот, раздвинув ее ноги своими коленями.
— Хорошо, ты хочешь медленно, я понял, — проурчал я ей на ухо. Я потянул ее за волосы, ведь знал, что ей это нравилось, и притворился, что еду на ней, как ковбой. Моя дикая кобылица.
Я облизнул пальцы и водил ими по ее пояснице, попе, мимо ее влажности к клитору. И обратно. Медленно. Так медленно. Как она и просила.
Она напряглась от моего прикосновения. Я знал, что раздвигаю с ней границы, но зачем вообще границы, если их не двигать?
Я склонился к ней, чтобы она ощущала мой вес.
— Это достаточно медленно для тебя?
Она застонала, ее дыхание стало тяжелым и неглубоким. Ее попа двигалась в ритме под моими пальцами, и я шелковым прикосновением потер ее клитор. Если мне светило кончить сильно, то и она сделает это, еще и до меня.
Я так и продолжал, пока она не затрепетала под моими пальцами, пока не сделала то, что я любил больше всего: начала просить, чтобы я вошел в нее. Я отчасти послушался. И хотя набухшие яйца требовали разрядки, я увлажнил кончик о ее складки и гладил им там же, где до этого пальцами. Она застонала громче, раздвинула ноги шире. Идеально.
Я дал ей то, чего она хотела, в чем мы оба нуждались. Я вошел в нее, прижимаясь к ее спине, желая оставаться как можно ближе. Ощущения были неописуемыми.
— Ты меня чувствуешь? — прошептал я, медленно теряя контроль. Пять дней казались вечностью.
— Я чувствую тебя, — выдохнула она. — Всего тебя.
Я вонзался в нее, снова ускорившись, толкая себя и ее к грани. Так я любил ее. Так сильно. Я хотел, чтобы она ощущала мою любовь, каждый ее дюйм.
Мы кончили громко, сильно и быстро. Может, дело было в эндорфинах или в чем-то потустороннем, но спальня словно дрожала и мерцала, сияла, как виделось мне краем глаза. Может, мы создали бреши в ткани мира. Или просто создали что-то новое. Что-то чудесное.
Ох, она была чудесной. Это было невероятно.
Я перекатился на спину, прижимая ладонь к ее прекрасной попе.
— Я долго держался, — сказал я, переведя дыхание.
— Я заметила, — отозвалась она, еще задыхаясь. — Надеюсь, ночью ты будешь готов снова, ведь нам нужно многое наверстать. Твои порезы исцелились, и твое ребро явно уже не проблема.
Я издал смешок и улыбнулся.
— Дай мне пять минут, детка, и ты будешь молить меня остановиться.
Она захихикала, что было так мило, и прижалась ко мне.