Верный меч
Шрифт:
– Мы думали, что он в заговоре с Эдгитой против короля, - как всегда, Уэйс был краток.
Капеллан сурово уставился на него.
– И поэтому вы предали его доверие? Вы просто глупцы, все вы. Вы решили, что понимаете, что делаете, хотя просто вмешались в дела, которые находятся выше вашего разумения. Лорд Гийом не предатель и никогда им не был.
Я молчал. Рядом со мной Эдо вложил меч в ножны.
– А что насчет остальных троих?
– Спросил Гилфорд.
– Они тоже участвовали в этом?
– Нет, - ответил я.
– Они не замешаны.
– Может
– Я рассказал вам все, что знаю. Вы получили, что хотели. Теперь оставьте меня, пожалуйста.
Он закрыл глаза, словно в молитве. Этот снова был тот самый человек, который столько сделал для меня после ранения в Дунхольме. Что случилось с нашей дружбой, что так быстро разрушило ее - какое недоверие, какая вражда?
Я кивнул Эдо и Уэйсу, и мы вышли, закрыв за собой дверь, пока он сидел на кровати, опустив голову и сложив руки перед собой. Он был прав, мы получили то, зачем пришли, и теперь могли вернуться в Эофервик с чистой совестью. Теперь мы могла доверять лорду Мале.
И все-таки я испытывал некоторую неловкость, хотя не мог сказать, почему. Может быть, меня что-то насторожило в словах священника? Я уже не знал, что и думать. Пока все мои подозрения были неуместны. Мы припугнули Гилфорда мечом и получили от него, все, что он знал. Что еще там могло быть скрыто?
В любом случае, сейчас у нас были другие проблемы. В Эофервике нас ждали мятежники, и чтобы драться за Мале, за Нормандию или за лорда Роберта, нам было нужно оказаться там. Армия короля Гийома уже была на марше, и я надеялся оказаться с ним, когда он ударит по нортумбрийцам.
На следующее утро мы собрались на конюшне, чтобы оседлать лошадей. Гилфорда не было видно, из чего я сделал вывод, что он с нами не едет. По правде говоря, я был рад этому, потому что на прошлой неделе я общался с ним больше, чем хотел, и мое терпение было на исходе.
Каждый из нас взял двух лошадей. Вигод отдал нам трех из конюшни Мале, а еще трех докупил, пока мы отсутствовали. У него был хороший глаз на лошадок, все они оказались в отличном состоянии, сильные и выносливые, какими и должны быть рыцарские кони. Как командир нашего маленького отряда, я получил право выбирать первым - высокий гнедой с мощным крупом и белой звездочкой во лбу - оставив рыцарей разбираться между собой самостоятельно.
Однако, я понимал, что пока мы доберемся на этих лошадях до Эофервика, они будут слишком усталыми для сражения, поэтому мы оседлали тех кабыздохов, которых купили в Сафереби: тех самых, которые уже доставили нас в Уилтун и обратно. Это значило, что у нас появится в два раза больше работы, потому что мы ехали без обоза и без конюхов, которые обычно заботились о животных, но выбора у нас не было.
Я вел своих лошадей во двор, когда увидел Беатрис, наблюдающую за нами из окна галереи. Это был первый случай, когда я видел одну из дам после возвращения из Уилтуна. Наши глаза встретились, и она подала мне знак, или мне так показалось, но только на мгновение, потому что она повернулась и ушла.
– Я должен пойти сказать дамам, что мы уезжаем, - сказал я остальным, передавая
– Не задерживайся, - напомнил Уэйс.
– Надо выехать до света.
В зале не было никого. Я знал, что Вигод с Осриком были на кухне, собирали нам провизию в дорогу. Я почти не видел управляющего сегодня утром, он не говорил со мной и, казалось, всячески меня избегал. Я не мог винить его за это.
– Твой господин хороший человек, - заверил я его, когда встретил во дворе чуть раньше.
– Теперь я это знаю.
Я не считал, что должен рассказать Вигоду все, что мы узнали ночью. Было слишком рано, и сомнения все еще бродили у меня в голове. Я был уверен, что Гилфорд что-то скрыл от нас, хотя и не мог понять, что именно меня беспокоит.
– Всему есть объяснение, - сказал я управляющему.
– И я обязательно найду его.
– Я надеюсь, что так и случится, - торжественно ответил он, и заторопился дальше.
Я решился подняться наверх к семейным покоям, которые находились в дальнем конце галереи. Дверь была оснащена прочным железным замком, а на концах притолоки вырезаны цветы с широкими лепестками.
Я постучал, открыла Беатрис. Ее лицо было слишком усталым, словно она плохо спала. Волосы свободно падали на плечи, и это застало меня врасплох. Но, с другой стороны, она была в своем доме, в собственной комнате, где у нее не было необходимости покрывать голову платком.
– Входи, - сказала она.
Я вспомнил наш последний разговор, ее поцелуй на моей щеке, и вдруг та же дрожь пронизала меня.
Попытавшись выкинутьвоспоминания из головы, я вошел и очутился в небольшой комнате. В открытые ставни дул легкий ветерок, и я слышал доносящиеся со двора мужские голоса. На стене висел яркий гобелен, изображающих охотников с кабаном: мужчины на лошадях опустили копья и готовились спустить собак, в то время как другие с луками ожидали возможности выпустить стрелу. На полу тоже лежал вышитый ковер, а в другом конце комнаты два резных стула стояли на страже перед двустворчатой дверью.
– Твоя мать здесь?
– Спросил я.
– Она все еще в постели, - ответила Беатрис.
– Очень волнуется за отца.
– Как и все мы, миледи.
Мне не хотелось думать, что она могла сказать, если бы знала, как я пытался обвинить его в сношениях со вдовой Гарольда и в заговоре против короля.
– Она несколько дней страдает от болей в желудке. А с тех пор, как уехал Роберт, она почти не спит по ночам и с каждым днем ест все меньше и меньше. Она уже несколько дней не выходила за порог своей комнаты.
– Я уверен, что теперь Гилфорд позаботиться о ней.
– Слова с трудом шли с языка. Я больше не был уверен ни в чем, когда дело касалось священника.
– Я знаю, - ответила она.
– Ты знаешь его давно, не так ли?
– Почти всю жизнь, - сказала Беатрис.
– Он начал служить отцу, когда я была совсем молодой.
– Насколько молодой?
– Пять или шесть лет, - она с любопытством смотрела на меня.
– Не больше. Почему ты спрашиваешь?
– Что ты помнишь о нем с тех пор?