Вероника из Тарлинга
Шрифт:
Рядом с кроватью находился вместительный сундук из золотистого дуба. Два его собрата поменьше примыкали к соседней стене, а меж ними стоял письменный стол — давняя мечта Вероники. Здесь была даже глиняная чернильница, листочки драгоценного пергамента и редкой бумаги превосходного качества, а также связка гусиных перьев. А это что? Неужели новейшее средство для письма — металлический стержень, заполненный серым минералом…
«Когда же Конта успел распорядиться насчет всего изобилия?! Воистину мне дан самый заботливый супруг на земле!»
А ведь еще
«Хочу узнать свойства каждого вещества, ведь небеса могут послать мне дочерей, а кто лучше матери наставит их на пути женского очарования… Странно, прежде я и не помышляла о подобных вещах. Мне казалось, достаточно хорошо вымыться и пахнуть лавандовым мылом собственного изготовления. И уж точно не мечтала я кого-то соблазнять своим телом. Как многое поменялось с тех пор, как я разделила ложе с мужчиной… Теперь мне хочет быть для него самой привлекательной и желанной».
Не сдержав любопытства, Вероника поднялась с белой шкуры и направилась к столику. Здесь и застал свою возлюбленную хозяин дома. Хотя они провела рядом немало дней в Тарлинге и по дороге в столицу, увидев его сейчас, Вероника ощутила смятение, что не укрылось от зорких глаз Конты.
— Отчего госпожа моего сердца так бледна? Разве я тебя испугал?
— Я страшилась лишь одного, что сегодня ты не придешь ко мне, господин мой.
— Невозможно представить! Но скажи, как ты находишь свое новое гнездышко? Скоро я устрою тебя получше, найму новых служанок, куплю наряды и украшения. А пока…
— Но чем плохи твои прежние слуги? Мне понравилась пожилая женщина, что помогала с умыванием и… остальными вещами. О, прости, я вновь не дала тебе досказать!
Желая загладить вину, Вероника порывисто шагнула навстречу Конте и протянула руки, чтобы обнять его. На глазах даже выступили слезы раскаяния и досады. Но он строго свел брови и подбородком указал на бронзовую шкатулку, которую прижимал к груди.
— Я хотел отдать тебе драгоценности моей матери — то, что удалось найти после захвата замка. Здесь пара серебряных браслетов, бусы из горного хрусталя и рубиновые булавки. А-а… еще гребень из грушевого дерева, что росло у замка, золотая игольница и наперсток. Ведь ты любишь шить.
Его простые слова о рабочих принадлежностях знакомых с раннего детства вдруг напомнили заснеженный Тарлинг и голый куст боярышника недалеко от могилы Марлен — весь облепленный снегирями, потом вывеску старенькой швейной мастерской, трясущиеся руки Баффо и черную шаль госпожи Крим.
При молчаливом одобрении Бертана печальная дама обещала следить за приютом, принимая всех нуждающихся в крове и утешении. Отец… почему-то Вероника считала, что не будет ни капли тосковать в разлуке с ним, а сейчас сами собой вспоминаются воспаленные после бессонной ночи глаза и жалобная улыбка барона.
«Прости, отец, на трон Гальбо может
Конта обошел Веронику и утвердил шкатулку на стол.
— Нет, я не позволю тебе грустить в моем доме! Завтра же мы предстанем перед королем и получим согласие на брак, потом венчание в Главном соборе — я немедленно напишу письмо нужному человеку… Вероника, посмотри на меня! Утри слезы! Что мне сделать для твоей улыбки?
— Благодарю тебя за бесценный подарок и обещаю бережно хранить его в память о твоей семье. Ты уже все сделал, ты пришел ко мне — как я могу грустить. Останешься сегодня со мной?
Он прочел в ее глазах робкую просьбу и затаенное желание, но в душе уже принял непростое решение провести пару ночей порознь.
— Сегодня я побуду недолгое время в твоем гнездышке. Так нужно. Не знаю, удастся ли мне вообще уснуть, здесь ожидают решения много серьезных дел, а тебе нужно отдохнуть после дороги.
— Я понимаю… мой господин. И полностью одобряю твое благоразумие. Прошу, найди лишь время для своего отдыха.
Она покорно опустила глаза, но губы ее вдруг изогнулись в лукавой улыбке. Конта тяжко вздохнул.
— Похоже, ты придумала для меня наказание.
— Нисколько! Я лишь прошу поцеловать перед тем, как уйдешь к себе. И пусть это будет самый невинный поцелуй.
— Искусительница!
Она рассмеялась, когда он поднял ее на руки и перенес на постель, присев у сомкнутых колен.
— Ты похожа на белое облако, в которое мне хочется погрузиться, чтобы забыть обо всех неурядицах нашего мира.
— О, ты так чудесно это сказал! Похоже на строки из одной старинной баллады…
— Напомни мне, я любил их когда-то в юности, да все позабылось.
Произнося свою просьбу, Конта мягко поглаживал ее маленькую изящную ступню, а потом прилег рядом, развернувшись головой к розовым пяточкам.
— Но ты смущаешь меня… — тихо промолвила Вероника, чувствуя, как его язык скользит по ее коже, ароматной и свежей после купания.
— Тебе пора привыкать, — отвечал Конта, поднимаясь поцелуями выше и выше. — Так ты порадуешь меня своей балладой?
Он словно нарочно дразнил ее, желая отвлечь от своих забав. И зачем обещал уйти так скоро? Разве слуги будут следить за соблюдением ритуалов и осудят своего господина за ночь, проведенную в спальне невесты. А, может, Конта думает о ее репутации, но тогда ему не следовало задерживаться вовсе… Стоит ли волноваться о таких вещах, когда он рядом.
Прикрыв глаза, Вероника раскинула руки в стороны и начала читать вслух:
— Твое дыханье — весенний ветер,
Слезы — соль моря,
А помыслы — облака.
Нет никого тебя желанней на свете,
Дева, чья поступь воздушно — легка.
— Скажи мне, Конта, неужели все мужчины так ласкают своих возлюбленных наедине?
— А ты разве не помнишь, как сказано в одной из Запретных книг: «Разумен тот муж, что любит жену с головы до ног, ибо настоящее счастье дарует лишь женщина, получившая полное удовольствие от близости».