Вершина Столетова
Шрифт:
— Пока еще комсомолец и совсем по другому делу… Я новый бригадир тракторной бригады, фамилия моя Галышев, Андрей Галышев. Только что демобилизовался и… А впрочем, для первого знакомства и этого достаточно.
Галышев помолчал.
— Вообще-то отдых мне месячный положен, однако если уж такое дело пошло, если вы из города на подмогу приехали, нам, сельским, и подавно отдыхать не приходится… Только одно тут мне непонятно. После Пленума все лицом к деревне вроде бы, к колхозам повернулись. Это так. А наша МТС? МТС, по всему видно, собирается разве что с будущей весны, с лета поворачиваться.
— Но как же тогда быть с ремонтом? — напомнил Илья.
— А об этом не мешало бы у самих ремонтников спросить, — очень просто сказал Галышев. — Разве нельзя столько-то машин сейчас отремонтировать, а остальные позже, перед севом?
— Если бы частей было в достатке!
— А может, и с частями что-нибудь придумаем. Как говорится: одна голова хорошо, а десять лучше… Словом, не мешало бы вам поинтересоваться всем этим.
Галышев опять перевел дух.
— А теперь личный вопрос. Был я у Андрианова. Получил назначение в ключевский колхоз «Победа». Колхоз, говорят, хороший, передовой. Андрианов даже так сказал, что этим назначением как бы честь мне делает и вообще…
Еще не понимая, к чему ведет бригадир, Илья подтвердил, что директор при нем обещал председателю направить в Ключевское надежного человека.
— Все это, конечно, хорошо, но… — Галышев замялся и неожиданно помрачнел. — Одним словом, не хотелось бы мне в этом Ключевском работать. Директору же говорить об этом неудобно, если он за честь считает. Вот я и прошу помочь мне.
— Да в чем помочь-то? — Илья был сбит с толку. — Ты хоть для начала скажи, почему тебе в Ключевское не хочется?
— Во-первых, Ключевское — село, мне мало знакомое. Мне, к примеру, нужно хорошо знать поля, каждый овраг и каждую долинку, чтобы холостых переездов поменьше делать…
«Эге! А Андрианов-то, похоже, не ошибся, — отметил про себя Илья. — По всему, этот Галышев — парень с головой».
— И если в своей Новой Березовке я и по полям с закрытыми глазами могу пройти, ни в одну промоину не оступлюсь и всех колхозников, от малого до старого, знаю наперечет, то Ключевское для меня темный лес.
— Так в Новую Березовку уже назначен бригадир. Может, слышал, Брагин?
— В чем и дело-то! Потому к вам и пришел. Ему-то, Брагину, все равно. Почему же не поменяться?
Илья знал от Андрианова, как Брагин сам напросился на старые машины, и подумал, что теперь он их просто из принципа никому не уступит.
— Не пойдет он на это, — сказал Илья.
— Да почему же не пойдет? Ведь машины в Ключевской бригаде поновей?
— Вот поэтому и не пойдет.
— Ну и дурак! — Галышев разозлился.
Илья коротко объяснил, почему Брагин не согласится, и спросил:
— Ну, а еще какие причины не ехать тебе в «Победу»?
Галышев сидел вполоборота к Илье и, разговаривая, смотрел не в лицо ему, а куда-то на угол печки. Один раз только они встретились взглядом, и бригадир тут же смущенно
— Какие причины? Хватит и той, про которую говорю… А мало — вот еще: если я в Новой Березовке работать буду, мне ни о квартире беспокоиться не надо, ни о чем другом. Мать и обед мне приготовит, и гимнастерку постирает. А это тоже кое-что значит. Сами знаете, работа наша не больно чистая…
— Да, конечно, — поддакнул Илья и в упор посмотрел на бригадира. Но тот по-прежнему прятал глаза или старался смотреть на угол печки. И тогда Илья твердо решил, что бригадир чего-то недоговаривает.
— Прямо и не знаю, что сказать тебе. И рад бы помочь…
Бригадир поднялся со стула и, застегивая шинель, сухо заключил:
— Что ж, на нет и суда нет.
И, не оборачиваясь, пошел из кабинета.
«Нескладно вышло. Первый мой гость долгожданный, к тому же парень вроде неплохой, а разговора не получилось».
Как ни внимательно слушал Илья Галышева, а письмо от Тони все это время не выходило из головы. Оно отвлекало, мешало сосредоточиться… Потому, наверное, он и не смог по-настоящему разговориться с бригадиром. И как только дверь за ним закрылась, Илья нетерпеливо вытащил из кармана синий конверт.
«…Словно что-то оборвалось у меня с твоим отъездом, Илюшка, и теперь болит, болит неотступно, — быстро пробегая глазами строки, читал Илья. — Ты уехал, и мне теперь не с кем поделиться ни своим горем, ни своей радостью. Может быть, ты в мыслях уже считаешь меня чужим человеком, а мне и подумать об этом страшно…»
Илья пробежал еще несколько строк ровного знакомого почерка, перевернул страницу и стал читать медленнее.
«…И чего тебе вздумалось куда-то ехать? Ведь как хорошо жили! Легко, очень легко ты все решил, Илюшка. Была у нас семья и вот — нет ее. И как дальше все будет, я не знаю. Я сейчас ничего не знаю и живу как потерянная. Одно не выходит из головы: нет рядом тебя — самого близкого, самого необходимого человека на свете. Потому-то мне и приходится жаловаться на тебя тебе же самому…
Знаю я эти глупые поговорки, что цену чему-нибудь узнаешь, когда с ним расстанешься, знаю. Может, это даже и не глупо, а умно сказано. Но мне-то от всего этого не легче. Я уже привыкла и горевать и радоваться с тобой вместе, Илюшка, и у одной у меня ничего не получается: радость не в радость, горе — так вдвое. Что мне делать, не знаю. Ты большой, сильный, умный — научи».
Илья бросил письмо на стол и, зачем-то перечитывая адрес, машинально начал ощупывать свои карманы. Трубка! Ну, конечно, именно ее и не хватало. И он принялся очень энергично, будто делал большое и важное дело, набивать ее.
Трубка набита и закурена. Теперь все в порядке. Теперь можно письмо отодвинуть и заняться делом.
Илья взял чистый лист бумаги и начал набрасывать план своего выступления. Однако дело подвигалось плохо. То одна, то другая фраза из письма вставала перед глазами и сбивала, путала мысли, направляла их в совершенно другую сторону. Тогда Илья решил еще раз перечитать письмо, чтобы потом окончательно отложить.