Вершители Эпох
Шрифт:
Бой не утихал ни на минуту — волонтёры меняли позиции и отстреливались от пытавшихся перехватить преимущество отступников. Ближе к рассвету те попытались снова штурмом взять дом. Вайесс отправили на этаж ниже, вместе с ещё двумя стеречь лестницу, и как только появятся враги, предупредить тех, что наверху, но всё пошло не по плану. Они сидели, прислушиваясь к каждому звуку, ища среди какофонии выстрелов и криков шум шагов ниже по лестнице, но отступники начали подниматься только через пять минут. Стук ботинок по ступенькам был всё ближе и ближе, и когда врагов отделял только один пролёт, один из волонтёров запаниковал. Вайесс среагировала быстро, попытавшись схватить того за шиворот куртки, но даже этой скорости не хватило и он, крича и вскинув штурмовую винтовку, сбежал по лестнице, стреляя по пути по всему, что движется. Прозвучала глухая очередь и тело незадачливого парня свалилось с лестницы, перекатываясь через ступеньки. «Глупая смерть» —
— Добейте, — приказал Корас четверым стоящим перед ним.
Тогда Вайесс второй раз в жизни убила человека. Выйдя из двери, она сразу же чуть не напоролась на автоматную очередь, просвистевшую в полуметре от шлема. Реакция сработала на удивление хорошо: подавшись в противоположную сторону, она в тот же момент вскинулась и выстрелила в место, откуда слышала звук и где стоял отступник, на короткое мгновение на свою беду оказавшийся в луче фонарика. Тень вскрикнула и повалилась на пол, кто-то добил неудачливого врага. Под обломками насчитали десять трупов, признаков жизни никто не подавал, но в каждого на всякий случай пустили очередь, если это позволяли придавившие их плиты. На удивление, её не вырвало, как некоторых, только пришло отвращение и чувство выполненного долга, скорее всего, потому что с ней такое уже случалось. Она не могла подойти ближе, чтобы рассмотреть свою первую жертву — граната взорвала не только людей, но и опоры лестницы, которая провалилась, отрезав путь отступления метрами пятью пустоты, но в то же время это дало возможность не беспокоиться об атаке снизу так, как раньше.
Здания сверху вниз понемногу освобождались от ночных теней, еле-еле, из последних сил сползавших в какие-то переулки, ни разу не видевшие солнца. Пыль и песок, теперь позёмкой стелющиеся по проспектам и нижним этажам домов от внезапно налетевшего ветра, изредка собирались в знакомые уже смерчи, чтобы через какие-то минуты снова распасться на тысячи сверкающих кусочков разноцветного налёта и осесть ровным слоем на асфальт и бетон мёртвого города. Где-то на горизонте замаячила буря, ровной стеной чёрного песка простиравшаяся на много километров вширь. Она двигалась хаотично, было видно, как крутится огромными замысловатыми завитками, образуя то провалы, то выпуклости, чёрное матовое зарево. Она шла со стороны восхода, быстро, бесшумно, как огромный хищник, подминая под себя холмы, низины и поросли металлического куста, застилая поднимавшееся только солнце тёмной пеленой неизвестности. В одном здании стрельба ненадолго прекратилась, и Вайесс получила передышку наслаждения тишиной, зато в соседнем, кажется, стала ещё интенсивнее. Всё реже звучали в конце комнаты просьбы о помощи, Корас почти оставил попытки связаться со своими: сигнал не проходил, может, глушился бурей, а может, ещё чем. В конце концов положив наушники и микрофон на молчавший приёмник, он обратился к остальным.
— Сами понимаете, положение удручающее и нам нужно вместе решить, что будем делать дальше, — сказал он, когда все десятеро пододвинулись поближе, усевшись в круг в безопасной части комнаты, — Кратко описываю ситуацию: связи нет, еды на три дня на всех, воды на пять, мы в окружении и выбраться по лестнице не получится. Никакого специального снаряжения, кроме верёвок, но по внешней стороне здания не спуститься, там всё простреливается. Какие-нибудь идеи?
Все молчали. Не то чтобы они были глупыми или не могли предложить идею, скорее не хотели, боялись. Их можно было понять — из тридцати человек, отправившихся на задание, только один до этого побывал в настоящих боях, остальные были Волонтёрами — просто пушечным мясом, просто неопытными молодыми ребятами, оставленными на попечительство старшего, и теперь им было страшно, как никогда в жизни. Они всё ещё хотели жить.
— Так можно же не спускаться по внешней, — спустя минуту раздумий подал голос один из парней. У него был странный говор: он часто делал акцент на конец слова, но на тренировках, болтали, он был лучшим в стрельбе, поэтому на это не обращали внимания, — Спустимся по лифту. Здесь его завалило, но мы ходили на четырнадцатый, там проход открыт, и, судя по всему, шахта тоже цела. Там можно спуститься по верёвке, а дальше… — он взял кусок какой-то доски и принялся рисовать на полу примерную карту прилежащих улиц, — дальше выйдем сюда, к ближайшему коттеджу, и всё, мы свободны, они нас не достанут.
— Мэл, я правильно помню? — спросил Корас, вглядываясь в лицо и стараясь вспомнить имя.
— Так точно, сэр! — он попытался встать, чтобы вытянуться по струнке и приложить руку к козырьку, но вовремя вспомнил, что они не на плацу и тем более не в лагере.
— Вольно,
— Сэр, через час-два здесь, по всей видимости, будет чёрная буря, гораздо сильнее той, в которую мы попали в самом начале, а в ней ничего не видно на расстоянии метра. — он нелепо вытянул руку, видимо что-то проверяя у себя в голове, — Спустимся до самого нижнего этажа, где сможем выйти, а там уже спрыгнем или на верёвках.
— Отлично, а что насчёт второго отряда?
— Здесь… — Мэл замолчал, раздумывая, потом развёл руками, — Связь накрылась, без неё мы ничего не сделаем, а попробуем спасти их своими силами — погибнем. Остаётся только предоставить их самим себе.
— Оставить их на произвол судьбы, да? — Он в упор посмотрел на парня, как будто ожидая ответа, но Вайесс поняла, что это совсем не было вопросом. Она перехватила его взгляд и он был… таким же, как тогда в лагере — пустым, стеклянным. — Необходимая жертва, значит…
— Нам нельзя это так оставить! Нам нельзя их оставлять! — выкрикнул кто-то высоким, даже писклявым голосом. Все посмотрели на него так, как будто он сказал какую-то запретную истину, которую никто не хотел услышать. Больше он ничего не говорил.
— Геройство давно не в чести. — бросил Полярник. Эта казалось бы простая, незамысловатая фраза так сильно резанула каждого, кто сидел сейчас рядом с ним, что всякие разговоры теперь отпали сами собой. Раз и навсегда. — Буря скоро будет здесь. Действуем по плану.
Корас раздал всем указания, после чего решил в последний раз проверить рацию — безуспешно. Брали по минимуму — только самое необходимое. Часть вещей — те, что для комфорта и удобства — оставляли здесь. Вайесс собиралась в самом углу, ближе к соседнему дому, где располагался второй отряд. Буря почти достигла города, когда стало совсем тихо. Стрельба и крики прекратились. Совсем. Было слышно только резкое дыхание ветра-предвестника бури и песка, уже колотящего по разбитым стёклам. Это молчание пугало больше, чем стрёкот пулемётов, больше, чем крики умирающих, к которым они уже привыкли за много часов боя. Было видно, как насторожились остальные, тоже прервав беседу и переглядываясь в немом непонимании. Что-то в этой тишине было не так — её не должно было быть, она была неприемлема, невозможна на земле смерти, пахнущей кровью погибших сейчас и прахом умерших много сотен лет назад. Вайесс тянуло посмотреть в окно, тянуло предчувствие, что она увидит там сейчас нечто важное, невероятно важное. Она не выдержала и аккуратно высунула голову — ничего не изменилось, кроме того, что вдруг в бликах умирающего в буре солнца сверкнуло дуло пулемёта, направленное прямо в их сторону с этажа, где… оборонялись союзники. Ей понадобилось всего мгновение, чтобы всё понять.
— Ложись!
Звук разрывающихся пуль ворвался в комнату настолько резко, что заложило уши, Вайесс закрыла глаза и обхватила руками голову, стараясь хоть как-то отгородиться, спастись от непрекращающейся стрельбы. Они рикошетили, свистя и постанывая, разбивали остатки окон, ломали некрепко соединённую кирпичную кладку и выбивали яркие жёлтые искры. Вайесс не помнила, сколько это продолжалось — час, полчаса, пять минут — но всё это время показалось ей вечностью, и только когда чёрный песок отделил два дома друг от друга, пулемёт замолк, выплюнув наугад последние несколько очередей, а она через силу заставила себя открыть затёкшие от страха глаза. Двое были мертвы — тела их были разворочены непрекращающимся огнём, теперь они казались просто грудой мяса. Где-то в стороне лежал Корас. Рядом с ним суетилась Макри, наскоро перевязывая раны, ей помогали остальные, подавая нужные лекарства и шприцы. Она плакала. Корас был жив, но раны были тяжёлые, вокруг было много крови. Он часто и тяжело дышал, иногда кричал, когда Макри ставила очередную повязку. Самое страшное, что спасать его приходилось в кромешной темноте: на свет могли начать стрельбу, и нужно было закрывать своими телами от песка, который могло занести в раны, и тогда началась бы инфекция. Вайесс вдруг захотелось заплакать, бросить это всё, броситься вниз, скинув на пути автомат и броню, убрать этот груз отчаяния, злости и ответственности за жизнь других. Она ненавидела себя, ненавидела всем сердцем за то, что решилась на вступление в Волонтёры, ненавидела этих людей, заставлявших её сражаться, ненавидела весь мир, заставлявший её сражаться, ненавидела командира, теперь бросавшего их на произвол судьбы, так же, как они бросили ребят из соседнего здания. Это было нечестно, неправильно, не так, как она хочет. Но была ещё Макри, а Макри не справится одна, поэтому она должна помочь ей, собраться, а потом делать что хочет. Что плохого в том, чтобы не бороться, что плохого в том, чтобы быть счастливой просто так? Почему она должна страдать, раз она не хочет? Неужели ей не могут помочь, направить, зачем её заставляют всё делать самой? Ни Вселенная, ни кто другой не давали ответы на эти вопросы.