Вертеп
Шрифт:
Глава 2
Превращение бывшего киносценариста и кладоискателя в мастера метлы началось, как у многих, с черного зимнего дня, когда выпустили на свободу цены и они, подобно освобожденным грабителям, набросились на ошеломленных граждан. Правда, Александр Дмитриевич вначале даже испытал некоторое удовлетворение. «Вот и полетели вклады…» Ему уже порядком надоели как доброжелатели, так и завистники, прямо или намеком обзывавшие его дураком за то, что он не присвоил хотя бы малую толику «клада басилевса». «Сейчас бы и моя нажива
В итоге однажды Пашков проснулся от голода. Бывало, что сон его нарушала потребность выпить, но поесть… Войну он не помнил, навыков недоедания не имел и попал в беду в том роковом возрасте, когда приспосабливаться к новой жизни было уже поздно, а до пенсии еще требовалось дожить. Ночью жизнь кажется особенно безрадостной, если от утра радости не ждешь. Да, то, что он называл бедностью и безденежьем и с чем мирился, будучи нетребовательным и инертным, обрело свой прямой словесный смысл — беда без денег. А если денег совсем нет, то беда большая.
«Голод — это не только противно, это унизительно…» — подумал Александр Дмитриевич тоскливо.
Он зажег свет, вышел на кухню, хотя хорошо знал, что в холодильнике, шкафу и на полках одинаково пусто. Но он механически открыл одну дверцу, взялся за другую и вдруг вспомнил фразу: «Стоит ли продолжать?» Когда-то давно он прочитал роман Драйзера «Сестра Керри». Особого впечатления книга на него не произвела и почти забылась, но одно местечко запомнилось, поразило его в свое время безысходностью.
Александр Дмитриевич покинул пустую кухню, заглянул в книжный шкаф, нашел роман и отыскал нужную страницу.
«…Сняв рваный пиджак, он законопатил им большую щель под дверью. Затем снял башмаки и прилег. Потом, как будто вспомнив о чем-то, Герствуд встал, завернул газ и постоял спокойно во мраке. Выждав минуту, он снова открыл кран, но не поднес спички к рожку. Так он стоял, окутанный милосердным мраком, а газ быстро наполнял комнату. Когда отвратительный запах достиг обоняния Герствуда, он ощупью нашел койку и опустился на нее. «Стоит ли продолжать?» — чуть слышно пробормотал он…»
Александр Дмитриевич опустил книгу на стул, прошел в прихожую, как-то опасливо снял пальто с вешалки и положил под дверь. Вернулся на кухню и наклонился к плите, резко повернул один из кранов. Газ, как и Герствуду, в первую минуту показался ему отвратительным, он отшатнулся машинально и тут же услышал телефонный звонок.
— Кто там еще среди ночи дергается? — пробормотал Пашков раздраженно, но пошел и поднял трубку почти с облегчением.
— Это ты?
Голоса он не узнал, спросил недовольно:
— Кто звонит?
— Перебрал, Саня? Не узнаешь? А говорят, старая любовь не ржавеет.
Звонила бывшая
— А… ты. Что среди ночи не спишь?
— Какая сейчас ночь! Время детское, десять минут первого.
— Слушаю тебя.
— У нас все в порядке, — сообщила бывшая жена, хотя он и не спрашивал, привык, что у нее всегда все в порядке. — А ты-то как?
Забота его удивила.
— Нормально.
— Послушай, ты квартиру приватизировал?
— Нет.
— Так я и знала! О детях не думаешь? А если с тобой что случится? Живешь-то небось по-прежнему безалаберно. А если что случится?
Он вздохнул и тут почувствовал, что газ уже в комнате.
— Погоди минутку.
— Минута из Москвы дорого стоит.
— Хорошо, я подумаю.
Он положил трубку и кинулся на кухню, закрывая ладонью нос. Перекрыл газ и распахнул окно.
«Кажется, спасла благоверная. — Умирать расхотелось. — А что, если у них денег попросить? Под завещание…» Подумал и устыдился. А потом разозлился. «Да, напиши на нее завещание, приедет и убьет. Хватит, уже один раз убивали из-за богатства. А из-за нищеты я и сам себя только что убить хотел…»
Александр Дмитриевич закрыл окно, потому что время было не летнее, а газ достаточно выветрился, и присел на табурет.
«Почему так умирать страшно? Ведь все равно не избежишь! И я свои полпути отмахал давно. И в самом деле любая кондрашка хватить может, и будешь тут на полу, как чурбан, валяться, и конец поскорее призывать, а пока выбор есть. Хлебнул газу глоток-другой и поплыл, как на наркотике. Всех делов… А страшно… И есть хочется», — добавил он, минуя логику. Поднялся и заглянул в полиэтиленовый кулек, где хранил хлеб. На дне нашлась горстка крошек.
«Смешно».
Согрел кипятку прямо в кружке, чтобы поскорее, размешал крошки в стакане и выпил жидкую смесь мелкими глотками, обжигая пальцы, потеплело внутри и стало чуть легче. Александр Дмитриевич прилег, угрелся, решил: нужно что-то придумать, нельзя же так сдыхать жалко! И придремал.
Признаться, утро не показалось ему мудренее ночи. Светлых мыслей хватило лишь на то, чтобы расстаться с одной из последних книг, которой он очень дорожил, двухтомником «Мифов народов мира». Подписка на «Мифы» досталась ему по жребию, в чем Саша в свое время усмотрел благоприятный перст судьбы. Похоже, ныне судьба отвернулась. Скрепя сердце он отправился на улицу, стараясь не попасться на глаза знакомым, и пристроил книги на ящиках возле овощного магазина. Тут же они вызвали интерес.
— Разрешите? Я, признаюсь, не покупатель. Хочется взглянуть на Арго и Ариадну на минутку. Не возражаете?
Прозвучало нахально, но Саша хотел отдалить расставание с любимыми книгами и не возразил процветающему с виду господину.
— Пожалуйста.
Зашелестели страницы.
— Так, так… дочь Миноса, внучка Гелиоса… клубок нити, разматывая который, Тисей нашел выход из лабиринта… Отлично. То, что надо! Не жалко вам расставаться с такой книгой?
— Жалко.
— Понимаю. Нуждаетесь? Сейчас многие нуждаются.