Весь Дортмундер в одном томе
Шрифт:
Комнату Холла долго искать не пришлось, она была в противоположной стороне коридора от его комнаты. Также немного времени заняло, чтобы понять, как Холлу удалось сбежать. Но что он использовать в качестве отмычки? Если уж еще раз вспоминать о несправедливостях судьбы, то стоит отметить, что в комнате Дортмундера не было ничего, чем можно было бы отодрать фанеру, зато в комнате этого богатенького буратино… Что ж ему еще могло понадобиться в этой комнате? Гвоздодер.
Дортмундер отвернулся от окна, осмотрел комнату и увидел поднос с завтраком на кровати. Если подумать, то он очень даже
В комнате стоял небольшой столик, что-то вроде туалетного, Дортмундер поставил стул перед ним, поднос поставил на столик и принялся за еду.
Поднос стоял на кровати не так уж долго, поэтому холодные продукты оставались холодными, а горячие горячими. Апельсиновый сок был превосходен. Домашние блинчики с маслом и кленовым сиропом — что может быть лучше? Омлет с беконом, все приготовлено именно так, как он любит. Четыре кусочка белого поджаренного хлеба, с апельсиновым или клубничным джемом на выбор. Очень вкусный кофе. Ух, после такой трапезы жизнь кажется чуточку лучше.
Также хочется сразу пойти в ванную комнату, и все было бы ничего, вот только в туалете вода не смывалась. Видимо, что-то там сломалось Дортмундер поднял крышку бачка унитаза, заглянул внутрь, и тут его начали одолевать подозрения. Он прошелся по коридору, проходя мимо стула, развалившегося о стену, зашел в комнату, в которой он был, зашел в ванную, поднял бачок и понял, что Монро Холл использовал в качестве гвоздодера.
Ох. Хммм. Очень недурно, черт возьми.
59
Зелькеву не нравились стандартные цели на стрелковом полигоне. Неуклюжие «плохие парни», прячущие пистолеты, были не для него. Он предпочитал рождественскую сцену, с несколькими ягнятами, волхвами и прочим, чтобы растерзать их своими двумя надежными Глоками, или, возможно, даже само распятие, проработать от кончиков пальцев на руках и ногах до самого тернового венка, и еще парочку быстрых кругов по мечу, стоящему сбоку.
Конечно, его любимчиком был святой Себастьян, у которого был такой проникновенный взгляд, а все дело исколото стрелами, что тебя прям-таки подмывает тут же пойти и построить кооперативный дом для птиц. Зелькеву нравилось палить по святому Себастьяну, используя одновременно оба Глока, стреляя по каждой ране от стрелы, заканчивая двойным выстрелом по его носу.
Он мог бы стрелять по святому Себастьяну весь день напролет, снова и снова, если бы не знал, к чему это могло привести. Нужно управлять своими желаниями, не позволять себе поддаваться повторениям, потому что повторения приводят к мании, мании подпитывает сама себя, и тогда святой Себастьян будет искромсан до неузнаваемости, а душа будет требовать еще и еще, и это тот момент, где начинается темнота, где теряется контроль над собой.
(Там наверху, в здании посольства, об этом прекрасно знали. Когда такое произошло, когда его дикий смех, глубокий и раскатистый, перекрывал стрельбу в подвале посольства, охранники знали, что нужно его успокоить — аккуратно — нужно поговорить с Зелькевом, назвать его по имени — «Как ты, Зелькев?» «Как думаешь, когда дождь прекратится, Зелькев?» «У тебя новые туфли, Зелькев?» — и так до тех пор, пока не обезоружили его, увели наверх, искололи лекарствами и запретили
Такого не происходило больше уже несколько месяцев, может шесть, может семь, что-то около того. Он вел себя хорошо, держал себя под контролем, не выпускал ни капли своей темной сущности наружу. С другой стороны, уже такое долгое время у него не было работы. Тренироваться бесконечно невозможно. Только святой Себастьян подходит для таких долгих тренировок.
Сегодня днем, когда он ехал в лифте, возвращаясь с полигона, он почувствовал себя неповоротливым, не в форме. Он вышел на втором этаже, где располагалась его комната, и увидел, как к нему направляется Улфин.
— Меня как раз за тобой отправили.
— Я ничего не сделал, — сразу начал оправдываться Зелькев.
— Мемли хочет с тобой поговорить, — сказал Улфин.
— Я умоюсь и приду к нему. Я практиковался в стрельбе. Понятное дело, он всегда практиковался в стрельбе, просто в данный момент нужно было что-то сказать.
— Я ему передам, — сказал Улфин, быстро удаляясь, словно он боялся его, как будто все его боялись, как будто он поранил кого-то во время своей стрельбы в посольстве. Никогда.
Его комната напоминала обитель монаха — твердая односпальная кровать, маленький металлический комод, маленький металлический стол с телевизором на нем и металлический стул. Высокий человек, угловатый, с коротко подстриженными светлыми волосами и квадратной прямоугольной головой, бесстрастными голубыми глазами, маленьким острым носом и узкими бледными губами, зашел в ванную, смыл следы стрельбы с лица и рук, вернулся в спальню, чтобы переодеться в более чистые и более формальные рубашку и штаны, затем пошел вниз на первый этаж в офис Мемли. Он двигался немного жестко, как будто его однажды разобрали по частям, а потом неправильно собрали, но при необходимости он умел двигаться изящно, контролируя свое тело.
Мемли, который всегда носил военную форму, чтобы отвлечь внимание от нелепости своей фигуры, чтобы, безусловно, не выходило, был вышестоящим над Зелькевом по рангу офицером — военным атташе. Когда Зелькев вошел в кабинет, он посмотрел на него, пытаясь сдерживать свою боязнь перед ним, и сказал:
— Ах, Зелькев, хорошие новости. — Харбина нашли.
Зелькев улыбнулся, искренняя улыбка от удовольствия и свершения ожидаемого. Он сел напротив Мемли и спросил:
— В Америке?
— Да, он все еще в Америке. Мемли с удовлетворением посмотрел на бумаги на своем столе. — Помнишь, мы выяснили, что он купил новые документы.
— Блэнчард.
— А, ты запомнил имя, хорошо.
— Он ускользнул от меня, — сказал Зелькев с негодованием. — А я помню всех, кто от меня ускользает.
— Ну, настал твой второй шанс. Мемли взял документ и потрес им перед Зелькевом. — Фрэдерик Юстас Блэнчард. — Он устроился на работу в Пенсильвании. В газетах писали про некое криминальное дело, и один друг заметил имя Блэнчарда в статье. Он работает личным секретарем у известного американского бизнесмена по имени Монро Холл.
Зелькеву это имя ни о чем не говорило. Только имя Фрэдерик Юстас Блэнчард говорило ему о чем-то. — Адрес есть? — спросил он.