Весь Фрэнк Герберт в одном томе. Компиляция
Шрифт:
А он по-прежнему не чувствовал горя… эта пустота отделилась от его разума, который продолжал размеренно работать — перебирал информацию, взвешивал, оценивал, вычислял, выдавал ответы, подобно тому, как происходит это у ментатов.
Теперь, знал он, у него был доступ к такому объему информации, как ни у кого до сих пор, но от этого не стало меньшим бремя этой пустоты внутри него. Что-то должно было вот-вот рухнуть. Словно затикал внутри часовой механизм бомбы. И хотел того Пауль или нет, этот механизм продолжал
Пустота внутри была невыносима. То, что он знал, как был запущен механизм, ничего не меняло. Посмотрев назад, в свое собственное прошлое, он мог увидеть, как все начиналось: тренировки, оттачивание природных способностей, утонченно подобранные нагрузки сложнейших дисциплин, даже полученная в критический момент Экуменическая Библия… и наконец, в последнее время, — Пряность в больших дозах. И теперь он мог смотреть вперед, в будущее: самое пугающее направление! Но туда вело все, что случилось с ним.
«Я — монстр! — подумал он. — Урод!..»
— Нет… — сказал он. — Нет. Нет! НЕТ!!!
Он вдруг понял, что бьет кулаками по полу палатки. (А та странная новая его часть неумолимо считала: отметила эту вспышку как интересную информацию о его эмоциях и включила эту информацию в свои расчеты.)
— Пауль!
Мать оказалась рядом — удерживала его руки. Лицо Джессики сероватым пятном вырисовывалось во мраке, он чувствовал ее взгляд.
— Что случилось, Пауль? Что тебя мучает?
— Это ты!..
— Я, я, — успокаивающе сказала она. — Все хорошо, все в порядке…
— Что ты со мной сделала?! — горько спросил он.
Во внезапном озарении она поняла часть того, что он имел в виду, и ответила:
— Я родила тебя.
Инстинкт, проницательность и утонченное знание подсказали, что именно такой ответ нужен был, чтобы успокоить его. Он почувствовал ее руки, ласково сдерживающие его, увидел неясно очерченное в темноте ее лицо. (Некоторые наследственные черты ее лица были замечены его новым сознанием, включены в общую сумму данных, просчитаны, получившийся результат выдан и принят к сведению…)
— Отпусти меня, — резко сказал он. Она услышала сталь в его голосе и повиновалась.
— Может быть, скажешь все-таки, что случилось, Пауль?
— Ты знала, что делаешь, когда тренировала меня?
В его голосе не осталось ничего детского, подумала она и ответила:
— Я надеялась — как все родители, — что ты вырастешь и станешь иным… лучше, чем я…
— Иным?
Она услышала горечь в его голосе.
— Пауль, я…
— Тебе не сын был нужен! — закричал он. — А этот — Квисатц Хадерах! Бене Гессерит
Ее словно оттолкнуло — так сильна была его горечь.
— Но, Пауль…
— Ты спрашивала отца, хотел ли он этого?!
Она ответила ему мягко (и горе вновь ожило в ней):
— Кем бы ты ни был, Пауль, но ты настолько же сын своего отца, насколько и мой.
— Да, но твое воспитание! Твои тренировки! Все то, что… разбудило… спящего…
— Спящего?
— Вот здесь. — Он дотронулся до своей головы, потом положил руку на грудь. — Здесь, во мне. И это все продолжается… продолжается… продол…
— Пауль! — крикнула она, слыша, что он вот-вот сорвется в истерику.
— Послушай, — сказал он. — Ведь ты хотела, чтобы Преподобная Мать узнала о моих снах? Так вот послушай теперь сама, вместо нее. Только что я видел сон — наяву. Спал и бодрствовал. А знаешь почему?
— Успокойся, — сказала она. — Если что-то и…
— Это Пряность, — произнес он. — Она здесь всюду. В воздухе, в почве, в еде. Гериатрическая Пряность. Она подобна снадобью Правдовидиц — это яд!
Она замерла.
Он тихо повторил:
— Это яд. Тонкий. Коварный. Незаметный. И — необратимый. Причем он не убивает — разве только если прекратишь принимать его. Теперь мы не можем покинуть Арракис, не взяв с собой часть его.
Спокойствие в голосе пугало и не оставляло места для возражений.
— Ты — и Пряность, — произнес Пауль. — Пряность меняет всякого, кто принял достаточное ее количество. Однако благодаря тебе я смог воспринять эту перемену своим сознанием, и сознание мое изменилось. Для большинства она остается на подсознательном уровне, где ее можно заглушить. Я же ее вижу.
— Пауль, ты…
— Я вижу ее! — повторил он.
Она услышала нотки безумия в его голосе и не знала, что ей делать.
Однако он снова заговорил, и сталь вновь появилась в его голосе.
— Мы здесь в ловушке.
«Да, мы здесь в ловушке», — мысленно согласилась она.
Она не могла не признать его правоту. Вся сила Бене Гессерит, любые хитрости, любая изобретательность — ничто не могло теперь освободить их от Арракиса. Пряность давала сильное привыкание. Тело ее узнало это гораздо раньше, чем сумел осознать разум.
«Значит, здесь суждено нам прожить всю свою жизнь, — подумала она, — на этой адской планете. Это место нам уготовано — если, конечно, мы сумеем ускользнуть от Харконненов. И все, что мне остается, — это быть племенной кобылой, сохраняющей важную генетическую линию для Плана Бене Гессерит».
— Я должен рассказать тебе о моем сне наяву, — промолвил Пауль. Теперь в его голосе звучала ярость. — А чтобы ты не просто выслушала, но услышала и поняла, что я знаю, о чем говорю, — скажу прежде, что мне известно. Ты родишь дочь, мою сестру, здесь, на Арракисе…