Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
Сверху высился миниатюрный Манхэттен электрооборудования. Ода нажал, и вся конструкция отъехала, как выдвижной ящик стола. Под ней оказалась обклеенная термоизоляцией крышка контейнера из стеклопластика. Ода снял ее и протянул Тристану, а тот прислонил к стене. В открывшемся пространстве я увидела крышку внутреннего фанерного ящика. Ода благоговейно отодвинул единственную защелку и замер на миг, улыбаясь про себя. Мне стало любопытно: как давно он делал это последний раз?
Потом он откинул крышку; две цепочки не дали ей упасть, так что она осталась в горизонтальном положении.
Нацеленными на кота. Ибо в ящике лежала красная бархатная подушечка, в которую на молекулярном уровне въелась кошачья шерсть. Рядом стояла мисочка из нержавейки; на дне ее сохранился диск бурого высохшего вещества, и даже без криминалистического анализа легко угадывалось, что некогда это были сливки.
У Тристана было такое лицо, словно все оказалось в точности, как он ожидал. Признаюсь, меня это озадачило.
— Можешь назвать меня дурой, но я не понимаю, как это связано с фотографией, — сказала я.
— С фотографией? — удивился Ода. Как будто я по ошибке зашла в подвал не к тому чудаковатому профессору.
— Связь есть, — заверил его Тристан. — Даю вам слово, что расскажу все, как только вы подпишете некоторые бумажки. Это, к сожалению, обязательно. А пока не могли бы вы объяснить нам ОДЕК?
Ода-сэнсэй пожал плечами.
— Если вкратце, — сказал он (у меня не было чувства, что все его мысли сейчас заняты наукой), — то вот установка. Вы помещаете внутрь живую нервную ткань. Закрываете крышку, создавая замкнутую среду. Закачиваете жидкий гелий…
— Погодите-погодите, — запротестовал Тристан. — Вы впервые упомянули криогенику.
— Вы замораживаете кота?! — ужаснулась я.
— Нет, нет, — укоризненно произнес Ода. — Это было бы жестоко. Смотрите сами, ящик надежно теплоизолирован! И у него есть собственное воздухоснабжение, коту хватит на час. — Он показал мне толстый слой пеноматериала, закрепленный с наружной стороны фанеры. Потом отвел руку на два дюйма в сторону и похлопал по внутренней стороне контейнера. — Ящик целиком погружен в жидкий гелий, охлажденный до нескольких градусов выше абсолютного нуля.
— Достаточно холодный, — предположил Тристан, — чтобы образовать конденсат Бозе — Эйнштейна?
— Мне нравится, когда вы ругаетесь грязными словами, — произнес Ода с настолько невозмутимой миной, что я не сразу поняла, шутит он или нет. — Да, мы начинаем с того, что изолируем подопытный экземпляр…
— В оболочке из материи, которая вся находится
— Вы договариваете друг за другом фразы. Красота! — вставила я.
— Потом объясню, — ответил Тристан.
— При низких температурах некоторые соленоиды становятся сверхпроводимыми, — добавил Ода, постукивая пальцем по тому, в чем я угадала магниты. — Здесь устанавливается рециркулирующийся и самоусиливающийся ток. Его состояние можно считывать аналого-цифровыми конвертерами с частотой замера примерно мегагерц. Мы тогда считали ее довольно высокой.
— Так вы читаете мысли кота? — спросила я.
— Не столько это, — ответил Ода, — сколько ищем сигнатуры начинающихся волновых коллапсов.
Тристан мгновение стоял как в столбняке, потом резко провел раскрытой ладонью в воздухе возле уха. «Отлично, — подумала я. — Почувствуй на своей шкуре, каково мне приходится».
— Не поняли? — спросил Ода.
— Да, сэр.
— Я играю с перенормировкой.
— А.
— Именно она определяет, во что скорее всего коллапсирует функция. Играя с ней, я могу изменить вероятности.
— Вы можете творить магию, — брякнула я.
— Вроде того, — ответил Ода. Затем тоном вежливого любопытства спросил: — Так вы об этом хотите говорить? О магии?
— Засекречено, — сказал Тристан и пригвоздил меня злобным взглядом. Затем повернулся к Оде: — В обычных условиях мы можем строить обоснованные предположения, что именно произойдет при коллапсе волновой функции. Вы получаете возможность это дело подтасовать.
Ода скорбно кивнул:
— Но лишь иногда. И я не могу объяснить вариации. Вот почему мою заявку отвергли. Почему ДАРПА не продлило мне грант.
— А что делает компьютер? — спросил Тристан.
Ода вздохнул:
— Он, увы, делал слишком мало. Как я сказал, для своего времени это была замечательная машина. И тем не менее — несмотря на всю программную оптимизацию, — его не хватало, даже когда он работал на полную мощность.
— То есть он не просто регистрирующее устройство.
— Он во многом контур обратной связи. — Ода глянул на меня и пояснил: — Чтобы ОДЕК работал, компьютер должен получать сенсорные данные, выполнять некие очень нетривиальные вычисления и решать, как изменить проходящий через катушки ток. Делать это он должен быстро, иначе ничего не выйдет. А он работал недостаточно быстро.
— Какие характеристики у этого «Индиго»? — спросил Тристан.
Ода вздохнул.
— Даже не хочу вам говорить.
— Почему?
— Вы будете смеяться.
— Не буду.
— Один процессор. Сто семьдесят пять мегагерц. Пятьсот двенадцать мегабайт ОЗУ.
Тристан рассмеялся.
— Я же говорил, — сказал Ода.
Тристан мгновение стоял, глядя на аппарат.
— С современными компьютерами… или с их кластером… мощными процессорами… более высокой частотой… все ваши проблемы на этом фронте разрешимы.
— Возможно, — кивнул Ода, — но у меня нет для этого ни места, ни средств, а статья в «Клаксоне» сделала меня посмешищем всего научного сообщества, так что больше мне финансирования не получить.