Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
— Он собирался закрыть ОДЕК. Я должна была его остановить.
— Вы могли бы превратить его в тритона или что-нибудь вроде того, — сказала я.
— Вы и без того знали, что я это умею, — проговорила Эржебет с прежним самодовольством. — Я хотела показать вам что-нибудь новое. Вы же этого просили? — обратилась она к Тристану. — Чего-нибудь неожиданного? Чтобы… как вы тогда сказали? «Позиционировать» меня.
— Это полная и окончательная жопа! — заорал Тристан и пнул ногой стул. Тот перелетел через всю комнату к дальней стене, где у него отвалилось сиденье. — Черт!!!
—
Тристан закрыл лицо руками и содрогнулся.
— Как я, в жопу, буду объяснять это вышесто… о Господи, вы все погубили. Свою собственную жизнь. Вы это понимаете? Всё, всё кончено. Вам пипец. Нам всем пипец.
Он яростно заходил по комнате, одновременно вскидывая руки, как будто врезался в паутину и теперь силится ее стряхнуть.
— Я совершенно серьезно говорю, — произнес он после недолгого молчания. — Стоукс, уходи, пока тебя в это дело не впутали. Уходи и оставь ее здесь.
— Я не трусиха и не собираюсь бежать, — заносчиво объявила Эржебет.
— Верно. Вы отправитесь в тюрьму, — отрезал Тристан.
— Там будет веселее, чем в доме престарелых, — не моргнув глазом парировала она.
— А может, лучше мне самому вас застрелить, — с внезапной усталостью проговорил Тристан.
Он поставил отброшенный стул, обнаружил, что сиденья нет, и сел на пол.
Эржебет его последние слова как будто даже обрадовали.
— Вот, теперь вы говорите как человек действия. Прежде я этой вашей стороны не видела и нахожу ее похвальной.
— Я серьезно, Стоукс, — хрипло повторил Тристан. — Уходи отсюда. Я должен буду сообщить, что произошло. — Он закрыл лицо руками и забормотал фразы предстоящего письменного рапорта. — Диахронические эффекты подтверждены… результаты непредсказуемые… потери личного состава… один павший в бою.
Диахронические. То есть «сквозьвременные».
Департамент осуществления диахронических… чего?
— Пойдите разыщите холуя. Я перенесу его в какое-нибудь более хорошее место, — предложила Эржебет. — А потом мы сделаем вид, будто они сюда не приезжали, и продолжим заниматься своим делом. Только теперь будем пробовать что-нибудь более интересное, да?
Тристан изо всех сил вдавил ребра ладоней в закрытые глаза и застонал.
— Заткнитесь, — сказал он. — Стоукс. Беги. Правда.
— Куда? — спросила я.
Он отвел руки от глаз.
— Просто уезжай из города. Я сам с этим разберусь. Как-нибудь. Я тебе сообщу, когда будет безопасно вернуться домой. Извести профессора Оду, что произошло. Иначе он заедет с предложением чем-нибудь помочь и ненароком угодит под раздачу. — Тристан тяжело вздохнул. — По пути отсюда скажи Рамиресу подойти ко мне. Думаю, начать объяснения надо с него.
Я не уходила. Мне хотелось кинуться к Тристану, но он это почувствовал и отмахнулся, словно бросая что-то в мою сторону.
— Уходи, — повторил он. — Извини, что втянул тебя в эту историю. Выйду на связь, когда смогу. Спасибо за все. А теперь иди. Быстро.
И он отвернулся от меня.
В которой выясняется, что это не конец, хотя задним числом понятно, что лучше было бы наоборот
Я пропущу тоскливый беспросветный сумрак следующих дней. Достаточно сказать, что, известив профессора и его жену о трагических событиях, я вернулась в свою квартирку на третьем этаже без лифта и не выходила оттуда кроме как за продуктами.
Я как одержимая проверяла Фейсбук каждые несколько минут в надежде, что Эржебет со мной свяжется. Я читала газеты, бумажные и виртуальные, гуглила (так что если меня могли вычислить, то уже узнали, кто я и где живу). Сожженный талтош в Венгрии оставался установленным историческим фактом. Эржебет Карпати — Актив, как назвал ее Шнейдер, — все так же не существовала в природе.
Я выискивала предложения работы в самых захудалых университетах — таких, чтобы потенциальным начальникам не захотелось обратиться к Блевинсу за рекомендациями.
И — хотя это звучит патетически — наверное, я горевала. Я самозабвенно (что мне, в общем-то, несвойственно) ринулась с головой в самое увлекательное приключение за всю мою размеренную жизнь, торила путь в совершенно новой области рядом с человеком, который, как я теперь понимала, был самым замечательным из всех, кого мне довелось встретить… и вдруг все это кончилось. Жизнь, путь, который мы торили, замечательный человек. Я осталась безработным ученым с отвратительным резюме и полным отсутствием каких-либо умений помимо знания неприличного числа преимущественно мертвых или умирающих языков. Никакая возможная работа и близко не могла увлечь меня так, как та, которой я лишилась.
После четырех или пяти самых длинных, самых унылых дней в моей жизни, вечером, когда я была настолько близка к умопомешательству, что начала переставлять собрание винтажных поваренных книг с алфавитного порядка по порядку японской слоговой азбуки, просто чтобы отключить мозги… зазвенел домофон. Я так подскочила, что чуть из кожи не выпрыгнула.
— Кто там? — заорала я в трубку.
— Стоукс! — раздался в треске электрических помех такой родной голос.
Нажимая кнопку, я вопила от радости. Он взлетел по лестнице, и — сама не верю — я бросилась ему шею с криком «Тристан!» и даже
— Ты цел?
Почти так же удивительно, но Тристан тоже крепко меня стиснул, а поскольку он намного выше, то на последней ступеньке оторвал меня от пола. Он еще раз прижал меня к себе, потом отпустил.
— Даже лучше, чем цел. Рад тебя видеть, Стоукс.
— Где Эржебет? Что произошло?
— С ней все отлично. Я объясню. Какое у тебя пиво? Эти вашингтонские чинуши все пьют светлый «Будвайзер». — Тристан вошел в квартиру. — Я скучал по тебе, Стоукс. — Он величавым жестом обвел комнатку. — Здесь все начиналось. Когда-нибудь на дом повесят мемориальную табличку.