Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
— Ты ведь знаешь, что он нес на спине?
— Достаточно кобальта-60, чтобы шахтой нельзя было пользоваться ближайшие сто лет.
Руфус кивнул.
— Но кроме этого — никакого побочного ущерба, — закончила она.
Он снова кивнул.
— В этом и была идея. Как можно меньше жертв. При этом на шахте устроить такое, чтобы любые геоинженерные операции стали невозможны, пока Т. Р. не построит второй Шестиствольник — то есть как минимум на пару лет.
— И передать послание.
— В посланиях я не специалист, —
— Но остановка Шестиствольника вызвала бы синдром отката!
— А может, они этого и хотели. — Он вздохнул. — Так или иначе, я не знал, что у него там, в рюкзаке.
— Разумеется, не знал.
— Думал, это бомба. Думал, смогу ее расстрелять и привести в негодность. И, может, дам ему шанс выбраться отсюда живым. — Руфус умолк, глядя куда-то вдаль, через пустыню, словно происшедшее снова вставало у него перед глазами. На секунду высунул язык, но тут же убрал. — А он остановился.
— Что?
— Остановился. Должно быть, потому что заметил Жюля. Так Жюль рассказывает эту историю. Я-то в прицел не видел ничего, кроме рюкзака, но он потом мне рассказал.
Саския кивнула.
— Он остановился, — повторил Руфус. — Как будто в эту секунду понял, что в шахте прячутся люди.
— И не захотел нас убивать, — кивнула Саския.
— Я выстрелил трижды. Чтобы наверняка. Разодрал эту штуку. И он получил смертельную дозу гамма-лучей. Еще до этого у него что-то случилось с ногой, идти почти не мог… Ну, уже неважно. В армии я немало узнал о ХБР…
— ХБР? Что это?
— Химическое, биологическое, радиологическое оружие. Так что понял: с ним рядом задерживаться не стоит. Как только увидел, что он вырубился, — скатился по горе серы вниз, в яму под вагонами, и там затаился. Дроны больше не появлялись. Потом услышал близ Центрального автомобиль: это приехала полиция. Я кое-как выбрался из ямы — на другую сторону, где от радиации защищали вагоны, — и замахал им, чтобы уезжали. Крикнул, чтобы вызвали военных спецов из Форт-Блисс или из Уайт-Сэндс. В таком роде. Но, оказалось, они уже хватанули гамма-лучей из воздуха. Так что военные спецы были уже здесь.
— Те, что спустились в шахту и нас вывели.
— Ну да.
— С самолета я заметила желтое пятно…
Руфус кивнул.
— Серы здесь полно, так что для первого слоя взяли серу. В армии есть радиационно-устойчивые бульдозеры. Их привезли за ночь на нескольких поездах.
— Поразительно!
— Что?
— Что у них есть такие машины.
— В стране бардак, — заметил Руфус, — но кое-что еще работает. Например, армия. Позвонить и приказать, чтобы сюда прислали десяток освинцованных бульдозеров, — это пока возможно. Появились они здесь с первым светом и сразу засыпали загрязненный участок серой, чтобы радиацию не разносил ветер. Сейчас сюда везут гравий. А поверх гравия все зальют бетоном.
— А… погибший?
— Он здесь. И останется здесь навсегда.
Руфус
— Ладно, поговорим позже, — сказала Саския. — Я так рада, что с тобой все в порядке!
— Верхом ездить любишь?
— Обожаю!
— В стиле Дикого Запада?
— Боюсь, в английском.
— Тогда посадим тебя на Патча, — улыбнулся Руфус, — он кроткий, как младенец.
— А я очень жду, когда ты прокатишь меня верхом, Рэд! — выпалила вдруг Саския и быстро отвернулась.
Она сразу поняла, что сказала глупость. Рэд не из тех, с кем стоит обмениваться намеками и каламбурами. Тонкие намеки — из того мира, где она прожила большую часть жизни, где вести разговоры с двойным дном умеет каждый, так же как охотиться на фазанов или пользоваться чашей для ополаскивания пальцев. Но какой смысл затевать такие игры с человеком, прожившим жизнь на противоположном конце спектра? Это просто нечестно. Может быть, лучше сказать напрямик то, что у нее на уме?
Пока она раздумывала, в какие слова это облечь, Руфус снова повернулся к своему грилю.
— Смотри-ка, — сказал он вдруг с улыбкой в голосе, — есть тут у меня одна сосиска, так вздулась от жара — того гляди лопнет! Видно, придется вечерком ею заняться! Поможешь?
Саския почувствовала, что краснеет до ушей, хотела броситься прочь — и едва не врезалась в Пиппу. После мгновения неловкости длинноногая новозеландка сделала вполне пристойный книксен.
— Ваше величество!
— Тогда уж ваше высочество.
— Ах да, ваше высочество!
— А вы Пиппа, верно? Это сокращение от Филиппы?
— Да.
— Я Саския. — Они пожали руки. — Мне сказали, что вы с покойным были друзьями. Очень соболезную вам.
Мягкий предзакатный свет ложился на лицо Пиппы, озаряя каждую веснушку, и Саския заметила, что глаза у нее заплаканы.
— Боюсь разговора с его родными, — призналась она. — Не знаю, что им скажу. Хоть бы они не винили меня!
— За что же им винить вас?
— Я сыграла свою роль в его истории. Рассказала о нем, сделала его знаменитостью. Может быть, это и привело… к тому, к чему привело.
— Но ведь к этому вы точно не имеете отношения!
— Нет, мэм, что вы! Когда Рэд рассказал мне, что происходит, я бросилась из Лос-Анджелеса сюда. Надеялась его отговорить. Но опоздала.
— Что ж, теперь вы сможете рассказать его историю до конца, — предложила Саския. — Пусть это и печальный конец.
Пиппа кивнула.
— Мэм… поскольку теперь частью этой истории становитесь и вы, я подумала… может быть…
— Не стесняйтесь, моя дорогая, — ответила Саския. — Делайте все, что считаете нужным. Так же, как отныне буду поступать и я.