Весь Владимир Арсеньев в одном томе
Шрифт:
Как ни не хотели усталые птицы лететь, но приближающаяся лодка заставила их подняться с камня. Они шумно снялись и стали кружиться на одном месте. Впрочем, как только мы прошли эти камни, они тотчас же спустились на них и снова принялись за просушку своей одежды.
Часа в четыре дня наша лодка дошла до реки Лозаа. Мы хотели было итти дальше, но орочи заявили, что здесь надо ночевать непременно, что дальше будут большие мысы, на протяжении сорока верст пристать будет негде и что ночь нас застигнет раньше, чем мы успеем обогнуть их и дойти до реки Адими.
— Надо хорошую погоду, надо тихое море, — говорили орочи, — если ветер захватит нас на половине дороги, то морское путешествие наше
Доводы орочей были настолько серьезны и убедительны, что мы не стали им противоречить и направились в устье реки Лозаа.
XLIV
Оказалось, что орочи разошлись друг с другом. Услышав звуки топора и увидев зарево от огня на берегу моря, местные орочи сели в лодку и пошли на разведку. Немного не доходя до нашего бивака, они остановились и высадились на берег, тихонько обошли нас в темноте и стали наблюдать. Заметив на биваке орочские вещи и убедившись, что они имеют дело с людьми, которые их не обидят, орочи вышли из своей засады, смело подошли к костру и стали дожидаться возвращения своих земляков и наших провожатых.
Из расспросов мы узнали, что орочи действительно разминулись в дороге, но «наши» все же нашли их юрту. В ней они застали одну только испуганную женщину. Сообщив ей о цели своего приезда и узнав, что мужчины все ушли на разведки, они успокоили ее и позвали с собой на бивак отряда.
Все четверо мужчин были братья одной семьи из рода Каза (Ландыка, Янгуй, Вензи, Неодыга). Женщину звали Кимони, Она была женой старшего из них Ландыка. Они сказали нам, что живут по другую сторону мыса Туманного на реке Самарге и сюда на реку Лозаа приходят только осенью на время охоты. Пока варился для гостей ужин, наши провожатые уже успели с ними сговориться, успели дать нам аттестацию, объяснили наше социальное положение, куда мы идем и какая от них, орочей, требуется работа.
Решено было, что дальше с нами пойдет проводником только один Янгуй, а что остальные три брата и женщина останутся на месте для соболеванья, чтобы не терять дорогое время.
К обоюдному удовольствию это устраивало и нас и их.
На ночь казаки разложили большой костер. Какой русский не любит большого огня в лесу! Тепло, светло, весело! Яркое пламя высоко вздымалось кверху. Горячий воздух трепал ветки деревьев и срывал засохшие листья. Они кружились, вспыхивали и, подхваченные горячим вихрем, быстро исчезали в темноте… Глядя’ на то, как наши люди подбрасывали в огонь все новые и новые охапки хвороста, орочи покачивали головами и вслух выражали свое удовольствие.
«Наша так нету, — говорили они. — Наша маленький огонь клади, ночью спи — огонь не надо!..» Действительно, орочи никогда большого костра не раскладывают. Или им лень собирать дрова, или они придерживаются косных привычек своих отцов и дедов, но во всяком случае, ложась спать, они в огонь дров не прибавляют и, как бы ни зябли, ночью они ни за что уж не встанут его поправить. Многие спят без огня и зимой. Глядя на их плохонькую одежонку, невольно удивляешься, как они могут по ночам выносить такую стужу, спать и не просыпаться.
Наши люди долго укладывались и приспособлялись. Они клали под голову порожние мешки из-под риса и сухарей, подстилали под себя козьи шкурки и, плотно прижавшись друг к другу, старались все вместе покрыться одним полотнищем палатки. Через час мы уже спали. У огня сидел один только очередной дневальный. Он что-то починял иголкой.
Орочи устроились в стороне. Они утоптали мох ногами и легли как-то странно, без подстилки и в разные стороны головами.
Скоро на биваке воцарилась полная тишина. Слышно было только храпение спящих и треск горящих в костре сучьев. Где-то за рекой все еще ухал филин, и в соседнем болоте попрежнему глухо
Путевые заметки
1912 г.
I
Село Кремово находится в одной версте от станции Ипполитовки Уссурийской железной дороги. Раньше эта станция называлась Невельская.
Имя Невельского славное, оно записано на страницах истории Приамурья. Зачем понадобилось заменить его фамилией неизвестного Ипполитова? Грубый анахронизм! Образование села относится к 1885 г. В настоящее время в нем насчитывается 106 дворов. В селе есть церковь, церковноприходская школа, две китайские лавки и кабак, дающий доходу ежегодно около 5000 р. Крестьяне — выходцы из Черниговской, Полтавской и Харьковской губерний.
Окрестности села Кремова представляют совершенную пустыню. Представьте себе местность слабо всхолмленную. Холмы пологие, пространные. Нигде не видно ни одного дерева, ни одного кустарника… Дальше к востоку в горах растет какая-то заросль дубняка и березы — редкая, корявая, низкорослая, которую никак нельзя признать за лес. Можно подумать, что здесь никогда лесов и не бывало, а между тем старожилы рассказывают, что когда они пришли сюда первые, кругом их деревни была сплошная тайга. Затем лес этот беспощадно начали рубить во время постройки Уссурийской железной дороги. Кремовцы просили не рубить лес вблизи их деревни, но так как земля им не была тогда отмежевана, то жалобы их остались гласом вопиющего в пустыне, и просьбы их не были уважены.
В истории исчезновения кремовских лесов надо отвести большое место и лесным пожарам, которые в долине Уссури да и вообще во всем Уссурийском крае за последнее десятилетие стали обычными явлениями не только осенью, но даже и летом.
Весна настоящего года была сырая, дождливая, но тем не менее палы были повсеместные. Днем место пала обозначалось густыми клубами дыма. Этот дым наполнял весь воздух; всюду ощущался запах гари. Не только отдаленные, но и ближайшие горы тонули в синевато-белой мгле. Солнце на безоблачном небе казалось желтым кругом с резко очерченными краями, так что на него можно было свободно смотреть простым глазом. Тени, бросаемые предметами, имели тоже красноватый оттенок. Днем пал не имел такого вида, как ночью. Как только солнце скроется за горизонтом и сумеречные тени начинают покрывать землю — разом все горы украшаются огнями. Грандиозная иллюминация! Красивая и жуткая картина! Куда ни глянешь — всюду огонь. Пламя длинными языками, точно живое взбегает на горы и все уничтожает на своем пути. Огонь заглядывает во все закоулки и во все распадки. Казалось, он на время замирал, гас совсем, но вдруг вновь разгорался большим пламенем и ярко отражался в небе кровавым заревом.
Надо отличать пал от лесного пожара. Пал, когда горит сухая трава, — одно; горение буреломного леса, кустов и молодняка — другое, а когда горит лес — третье. В Уссурийском крае горят именно леса; местными жителями различий не делается и всякий лесной пожар называют «палом».
За последние десять лет пожары очень участились. Уже и теперь старожилы начали замечать, что реки стали сильно размывать берега, начали отмывать хлебородные земли и заносить пашни песком и камнями. Они стали замечать и то, что после дождей вода стала быстрее скатываться с гор в реки. Раньше после дождей вода в реках подымалась на вторые, даже на третьи сутки. Теперь гораздо скорее; если утром шел дождь, к вечеру, ночью и в крайнем случае на следующее утро надо ждать подъема воды в реке. И не мудрено! Верховья всех рек уже обезлесены. Уссурийский край горит! Надо считать, что в настоящее время уже третья часть всех лесов уничтожена пожаром. Если так будет продолжаться дальше, Уссурийский край очень скоро очутится без лесов, но зато с очень стремительными наводнениями.