Веселая наука
Шрифт:
10
Исторические и естественные науки были необходимы против средневекового духа: знание против веры. Но мы воздвигаем теперь против науки искусство: возвращение к жизни. Обуздание стремления к знанию. Усиление моральных и эстетических инстинктов. Это кажется нам спасением для германского духа, который после этого сам сможет быть спасителем.
Сущность этого духа открылась нам в музыке. Мы понимаем, почему греки ставили свою культуру в зависимость от музыки. Удивительное единство существует между Шопенгауэром и Вагнером. Они продукты того же стремления. В них готовятся к бою глубочайшие свойства германского
11
Обуздание науки может произойти теперь только посредством искусства. Дело идет об окончательной установке ценности знания и многознания. Огромная задача, и в этой задаче заключается достоинство искусства.
Оно должно пересоздать все сызнова и в этом новом породить жизнь. Греки показывают нам, что под силу искусству: если бы не они, наши надежды были бы химерами.
Сможет ли восполнить эту пустоту новая мистика – это будет зависеть от ее силы. Мы возвращаемся к культуре: немецкое, как спасающая сила!
Во всяком случае, мистика, которая оказалась бы достаточно сильной – должна бы была обладать колоссальным богатством любви: знание разбивается об нее, как оно разбивается о язык силою искусства. Но, быть может, искусство само создаст себе мистику и породит свой миф? Так было у греков.
12
Самое истинное в этом мире: любовь, религия, искусство. Первая видит сквозь все притворства и мысли самую сущность – страдающий индивид, и страдает вместе с ним, а искусство возвышает, как практическая любовь и нас над страданиями, рассказывая об иных мирах и заставляя презирать этот. Это три нелогичные силы, которые и признают себя за таковые.
13
О, страшное одиночество последнего философа! Природа леденит его, коршуны парят над ним. И он восклицает природе: «дай мне забвения! забвения!». Нет! он переносит страдание как титан, пока не найдет искупления в высочайшем трагическом искусстве.
Эдип
Разговор последнего философа с самим собою.
Отрывок истории будущих времен (Весна 1873)
Я называю себя последним философом, потому что я – последний человек. Никто не говорит со мною, кроме меня самого, и голос мой раздается, как голос умирающего. О, дорогой голос, дай мне еще немного побыть с тобою, как с последним веянием воспоминания о всем человеческом счастье. Тобою я обманываюсь, отгоняю от себя уединение и мечтаю, что я среди многих любящих. Ведь мое сердце не хочет верить, что любовь умерла, оно не выносит ужасающего одиночества и принуждает меня говорить, как будто нас двое.
Слышу ли тебя, мой голос? Шепотом произносишь ты проклятия. А между тем твое проклятие должно бы разорвать недра этого мира. Но мир жив еще и все блестящее, все холоднее смотрит на меня своими равнодушными звездами, он жив, такой же глупый и слепой, как прежде: умирает только человек.
И все же! Я еще слышу тебя, дорогой голос! Во вселенной умирает кроме меня еще кто-то: то умирает последний твой вздох! последний вздох, которым, увы, увы! ты оплакиваешь меня, последнего из страдальцев людей, меня – Эдипа.
Философия в затруднении
(Осень 1873 года)
Мысли и наброски
Часть первая
Требования,
1
Перикл говорит, что зрелище афинских празднеств и драгоценных построек, разгоняет мрачное настроение. Мы, немцы, сильно страдаем от такого мрачного настроения. Шиллер надеялся, что поток простого и возвышенного вызовет нравственный подъем путем подъема эстетического. Вагнер надеется, наоборот, что моральная сила немцев обратится наконец к искусству и потребует от него достоинства и серьезности. Он относится к искусству так строго и серьезно, как только это возможно: только таким путем надеется он возродить его облегчающее радостное влияние. Все это у нас совершенно извращено и ненатурально: мы ставим всякие препятствия на пути людей, которые должны радовать нас искусством, мы требуем от них таким образом огромной гениальности и нравственной силы. Именно потому, что образование так тяжело дается нашим художникам и они должны затрачивать на борьбу все свои силы, мы, нехудожники, так слабы в наших моральных требованиях к себе самим: в принципах и воззрениях на жизнь царит дух любви к удобству. Легко относясь к жизни, мы теряем истинную потребность в искусстве. Когда жизнь наподобие афинской требует постоянного исполнения долга, самопожертвования, предприимчивости, трудов, тогда люди научаются почитать искусства, празднества и жаждать всех вообще плодов культуры. Отсутствие у немцев культуры зависит главным образом от их моральной слабости.
2
Всюду видны симптомы вымирания истинного образования, его полного истребления.
Торопливость, отлив волны религии, национальная борьба, мельчающая и вскрывающая наука, презренное стремление высших классов к деньгам и животным наслаждениям, отсутствие в них любви и великодушия.
Все яснее становится для меня, что люди образованные дальше всех ушли в этом направлении, с каждым днем они становятся все скуднее мыслями и любовью. Куда бы мы не заглянули, все служит наступающему варварству, искусство так же, как и наука! Великий поток варварства у порога! Что же нам делать, когда нам нечем защититься и мы стоим рядом с остальными?
Попробуй охранять те силы, которые еще остались, соединиться с ними и обуздать вовремя угрожающую опасность варварства. Надо отказаться от мысли о союзе с «образованными». Это худшие враги: они мешают врачу и лгут, будто болезни не существует.
Мудрость независима от знаний знающих.
Надежды можно питать только относительно низших необразованных классов. От классов ученых и образованных надо решительно отречься. А следовательно, отречься и от греков, которые понимали лишь эти классы и сами к ним принадлежали. Люди, которые ясно сознают, что такое нужда, наверное легко поймут, чем может быть для них мудрость. Больше всего надо опасаться, как бы современное образование не заразило необразованные классы.
Если бы явился теперь новый Лютер, он стал бы громить отвратительный образ мыслей имущих классов, их глупость и бессмыслие, благодаря которым они даже не предчувствуют грозы.
Где ищем мы народа!
Как только рабочее сословие поймет, что оно может легко обогнать нас в деле образованности и добродетели – с нами будет покончено. Но если этого не будет, тогда для нас настанет уже совсем конец.
3.
…………………………………………………………………..