Весёлая переменка
Шрифт:
— Ай-я-яй! — покачала головой старушка. — В школу ходите, а не знаете. Это — грачи.
Голова старушки исчезла.
— Ничья, — подвёл итог спору Толик.
— Угу, — согласился я, и мы продолжили путь.
Толик предложил считать котов. Каких больше: рыжих или чёрных?
— Чур, я рыжих считаю! — выкрикнул Толик.
— Нет, давай я буду рыжих считать, — не согласился я, поскольку мне было известно, что рыжих котов в этом районе больше.
— Я первый предложил, — настаивал Толик.
В этот момент мимо
— Опять ничья! — засмеялся я.
И тут мы увидели дядю Колю, плотника из нашего домоуправления. Он чинил калитку. Мы с Толиком остановились и стали смотреть, как дядя Коля работает. С жутким скрипом он отдирал гнилые доски и прибивал новые. Вдруг Толик говорит:
— Слышь, Серёга! Давай поспорим, что дядя Коля скажет, когда стукнет себя молотком по пальцу.
— А может, не стукнет? — засомневался я.
— Стукнет, стукнет. Вот увидишь, — заверил меня Толик.
— Ладно. Тогда он скажет: «А-а-а!», а потом: «У, зараза!».
— А я так думаю: сначала он скажет «М-м!», а потом: «Холера тебя возьми!» или «Забодай тебя комар!».
— Ишь какой ты хитренький, — запротестовал я. — Что-нибудь одно выбери. А то нечестно. Я тоже мог второй вариант сказать, например: «Япона мама!»
— Ладно, — согласился Толик. — Тогда про холеру оставлю.
Мы молча уставились на дядю Колю и тупо стали ждать, когда он стукнет себя по пальцу.
Наверное, мы долго бы стояли и смотрели, но тут дядя Коля нас заметил, отвлёкся и как стукнет себя по пальцу!
— А-а-а! — вскрикнул он, а потом замычал: — М-м-м! Вот зараза!
Он засунул палец в рот и как врежет по гвоздю со всего маха.
— У, холера!
Потом он повернулся к нам и закричал:
— Чего уставились?! Забодай вас комар! А ну пошли отсюда!
Мы с Толиком кинулись бежать, а вслед нам неслось:
— Всё, япона мама, из-за вас! Ходят тут всякие, работать мешают!
Добежав до конца забора, мы остановились. Тяжело дыша, посмотрели друг на друга и вместе выдохнули:
— Ничья-я-я…
Лошади и другие казаки
День перевалил за полдень и потянулся к вечеру. В комнате густо пахло морскими водорослями от мокрых дров в камине. Грушницкий сказал, что хочет угостить верного коня, и вышел, прихватив пакет с початком варёной колбасы. На нём были длинные лайковые перчатки — почти до колен и, как у всех кавалеристов, на ногах — шпоры.
Как это часто бывает в горах, погода за каких-то полчаса резко изменилась — солнце стало серым и хмурым. Грушницкий поднял воротник и поглубже втянулся в солдатскую шинель.
Во дворе росла черёмуха, вся усыпанная спелой вишней. Соловей сидел на ветке и чирикал. Из-за черёмухи выглянули заячьи уши. Где-то собаки закричали
Грушницкий прошёл через соседский сад, который находился по соседству.
Лошади и другие казаки паслись на лугу.
Лошадь Грушницкого была стреножена и паслась, как кузнечик: прыг-скок, прыг-скок. От этого трава звенела и ложилась ровными рядами — травинка к травинке, цветочек к цветочку.
А вдали морским прибоем колосилась рожь.
На опушке в тесную кучу сбились коровы. Спасаясь от мошек, они били хвостами по спине и жалобно рычали.
«Человеку всегда не будет хватать звона воды в лесном ручье, шелеста листьев на голове…» — подумал Грушницкий и оседлал лошадь.
Лошадь пожевала губами, отвернула голову набок и пошла домой.
Инна Гамазкова
Снежный мальчик
Прибегает ко мне Ваня Григорьев — весь взлохмаченный, глаза вытаращены.
— Ты здесь сидишь, а они его поймали! А он опять убежал! И может быть, сейчас где-то тут, рядом ходит! А они его ищут! Понял? — Ваня подмигнул мне сперва левым глазом, а затем правым. Только я всё равно ничего не понял. Но потом он мне всё как следует объяснил.
Оказывается, по телевизору передавали, что где-то в горах, в пещере, нашли снежного человека. Но он ещё не взрослый, а мальчик. И совсем дикий: спит на земле, а воду пьёт прямо из лужи!
— Ему, — сказал Ваня, — лет восемь или десять, а читать и писать не может. Ну, понимаешь, совсем дикий. Его в город привезли, стали учить всему, а он взял да сбежал. И сейчас где-то по улицам бродит. Его нужно срочно найти, пока чего-нибудь не натворил или под машину не попал, он ведь правил не знает и по городу ходить не умеет.
— Ну это ерунда, — усмехнулся я, — его в один миг поймают! Как увидят такого… ну безо всего или в шкуру завёрнутого…
— В том-то и дело, — воскликнул Ваня, — что его отмыли, постригли, одели — от нас с тобой не отличишь!
Тут я понял, что надо парня спасать, схватил мамин театральный бинокль и выскочил на балкон. Гляжу и глазам своим не верю — он! Мимо нашего дома мчится, улицу перебегает прямо на красный свет!
— Григорьев, — кричу, — за мной! Мы его спасём!
Подбегаем, хватаем за руки.
— Это ты? — спрашиваем.
— Я!
— Ты, который снежный? Из лужи пьёшь и руками кашу ешь?
— Вы что, ненормальные? Пустите меня, я в кино опаздываю!
А Ваня тянет меня за рукав и шепчет: