Весёлая переменка
Шрифт:
Мама направилась в комнату, где папа чертил какие-то ужасно сложные чертежи. А я сразу накинулся на Лёшку:
— Ты чего это в мою жизнь вмешиваешься? Сам записываться в музыкалку не хочет, а меня толкает.
— Ну и что? — хитро сощурился Лёшка. — Ты же сам говорил, что это не беда.
— Конечно, не беда, — не хотел отказываться от своих слов я, — просто к музыке у меня нет никакого таланту. И желания тоже нет.
— Вот и у меня тоже, — поддакнул Лёшка.
Мы молча посмотрели друг на друга.
— Конечно, научиться играть на пианино престижней,
— Баян тоже хорошо, — ответил папа. — На свадьбы всегда баянистов приглашают.
— Ещё чего не хватало! — возмутилась мама. — Чтобы мой сын по свадьбам с гармошкой бродил да объедки собирал.
— Ну почему сразу объедки? — удивился папа. — Какие у тебя странные ассоциации.
Но мама уже вышла в коридор и объявила:
— Итак, Миша, мы с папой решили, что и тебе музыкальное образование не помешает. Всё-таки не будешь бездарно свободное время проводить.
Настроение моё испортилось окончательно.
— А когда же состоится прослушивание? — спросила она у Лёшки.
— Завтра, — мрачно ответил он.
— Ой как хорошо, не опоздали, — обрадовалась мама. — Завтра вместе и пойдёте. Я бы вас, ребятки, проводила, да не могу. С работы не отпустят.
Я вышел с Лёшкой на площадку.
— И чего ты припёрся? — напустился я на него. — Не мог завтра, после прослушивания прийти.
— Как же завтра? — начал оправдываться Лёшка. — Я же хотел, чтоб ты помог мне. Надеялся, что придумаешь, как избавиться от этой дурацкой школы.
— «Надеялся», — сердито передразнил его я. — А теперь мне за двоих думать надо.
Я помолчал, собираясь с мыслями и решив, что отказывать друзьям в помощи нехорошо, смягчился.
— Ладно, — проворчал я, — вместе выкручиваться будем.
На другой день в час дня мы, как положено, стояли у парадного входа музыкальной школы номер три. В большом освещённом вестибюле нам понравилось, и, вдоволь покорчив рожи в зеркалах, мы наконец вспомнили, зачем явились. Узнав у старенькой вахтёрши, в каком кабинете будет прослушивание, мы поднялись на второй этаж.
Народу здесь было видимо-невидимо. И не столько было детей, сколько родителей. Мамы и папы, бабушки и даже один дедушка с бородой. Они шумно переговаривались, хвалились друг перед другом исключительным слухом своих детей. Дверь кабинета, в котором проводилось прослушивание, периодически открывалась, и очередной будущий музыкант робко шёл на первый в своей жизни экзамен.
— А может, нам не ходить на экзамен да и всё? — толкнул меня в бок Лёшка.
— А что мы родителям скажем?
— Скажем, что не приняли нас.
— Нет, Лёшка, я своей маме врать не буду. И тебе не советую. Сам подумай: она-то ведь тебе никогда не врёт.
Лёшка смущённо почесал за ухом, потом предложил:
— Тогда, чтобы обмана не было, давай так экзамен сдадим, что в школу нас не примут. Сделаем вид, будто у нас совсем никакого слуха нет.
— Можно и так, — неуверенно ответил я. — Ну там видно будет, что делать.
— Интересно, что нужно петь?
— Понятия не имею. Да и зачем
— Точно, — сообразил Лёшка и сразу успокоился.
Часа два, наверное, томились мы в коридоре, пока наконец не подошла моя очередь входить в кабинет. Лёшка ободряюще кивнул мне и хлопнул по плечу. Я сделал глубокий вдох и вошёл в класс. Там за несколькими столами сидела приёмная комиссия. В углу поблёскивало чёрное полированное пианино.
Я сразу же решительным шагом направился к нему и уселся на маленький кругленький стульчик.
— Как твоя фамилия, мальчик? — спросила меня женщина в яркой сиреневой кофточке.
— Клюшкин, — ответил я и деловито поднял крышку пианино.
— Ты уже умеешь играть? — удивилась тётенька.
— Я нет, а вы?
Тётенька улыбнулась и сказала:
— Я умею и кое-что сейчас тебе покажу.
Она придвинула ещё один стул и села со мной рядом.
— Вот я сыграю сейчас забавную песенку, а ты попробуй повтори:
Едет, едет паровоз, Две трубы и сто колёс, Две трубы, сто колёс, Машинистом рыжий пёс,— нажимала она на клавиши.
Мне клавиши очень понравились, и я тоже с удовольствием понажимал на них.
— Молодец, — похвалила меня тётенька. — А песни петь ты умеешь?
— Почему же нет? — удивился я. — Запросто.
И затянул любимую дедушкину песню, которая выручала меня не раз:
Патроны у нас на исходе, Снаряды все вышли давно, Нам помощи ждать неоткуда И здесь умереть суждено.Горланю, а сам одним глазом поглядываю, нравится ли комиссии моя песня. Смотрю: кивают, одобрительно кивают — и взревел с новой силой:
Мы в плен не сдадимся живыми, Врага победим иль умрём. Вы, братья, про нас вспомяните, Покончив с проклятым врагом.Тут, вижу, погрустнело моё жюри. Ну что делать? Надо исправлять положение.
— А я ещё плясать умею, — говорю.
И как вышел на середину, как топнул ногой, как повёл плечами и такую «Цыганочку» выдал, что вся комиссия пришла в восторг.