Весёлая же-же… (сборник)

Пряничников Олег Евгеньевич

– Миша, я не ошибся в тебе. Эх, теперь мы с тобой таких дел наворочаем. Ты будешь богат, Миша!

Кремниев никак не реагировал, но внутри его всё клокотало:

«Врезать этому с правой. А потом. Что потом?» Перед глазами проносились предполагаемые картинки драки, а затем лица: Вари, Саши, Елены Сергеевны.

– Закончил, Костолом?

– Ага, – амбал встряхнул полнёхонький пакет.

– Лады. В машину. Костолом, пришли пакет, чего вцепился?

– Я не вцепился. Отличный улов, босс.

– Всё.

Уходим.

Они стянули балаклавы. Костолом завёл мотор джипа. «Допустим Семён Семёныч» настроил на своей (кстати, плешивой) голове шляпу, после протянул Кремниеву несколько зелёных пачек.

– Твоя доля, слухач. Слухач. Хорошая кличка, Костолом?

– Нормалёк кличка, босс.

Джип рванул по улицам города. Бандит бросил пачки на колени бывшего кузнеца.

– Заработал, слухач. Честно заработал, – он вставил в рот новую сигару, сверкнул зажигалкой.

– Я знаю, что такое настоящая работа, – ответил Михаил. – А воровство я работой не считаю. Это криминал. И тюрьма.

– Да что ты говоришь, товарищ бывший кузнец. Ха, кузнец. Ку-у-узне-е-ец. – проблеял «Шляпа» и выпустил дым в лицо Михаилу.

И тут Кремниев сделал то, что давно хотел – он врезал «допустим Семён Семёнычу» – боссу, «Шляпе» в челюсть. С правой, как и хотел. У бандита расплющилась сигара на окровавленной морде.

– Не понял, – дал по тормозам Костолом. В его руке блеснул вороненый «ствол». Слава богу, он не догадался заблокировать двери машины.

Михаил вывалился из джипа на мокрый, грязный асфальт. Там, где они остановились, было светло – светили фонари. Дождь продолжал лить. Михаил откатился от машины, амбал выскочил из джипа.

– Ах ты, падла! Да я тебя…

Кремниев ринулся на амбала, он подсёк и повалил бандита. Завязалась борьба, Михаил чувствовал, что он побеждает. Но вдруг раздался выстрел, за ним ещё… Последнее, что Михаил услышал – вой сирены полицейской машины.

14

Из темноты выплыл старик с платиновыми волосами и со странным на лбу рубином, который постоянно менял цвет. Сердитое лицо старика притягивало. Неизвестно откуда, но Михаил знал: сердитый старик на самом деле – добрый.

– Не устал лежать? – спросил старик.

– Устал, – ответил Михаил.

– Небось какого-нибудь голубого туннеля ждёшь, или света, направленного сверху, – как от прожектора. Слыхал про такие штучки? – усмехнулся старик.

– Слыхал. Но не жду, а впрочем…

– К матери с отцом хочешь?

– Хочу…

И тут сердитое лицо старика стало страшно-гневным, а его глаза – чёрными. Старик направил на Кремниева… кукиш. Пальцы были настолько сильно сжаты, что стали синими.

– Во-о! – заорал, плюясь, старик. – Во-о!!!

От этого яростного крика у бывшего кузнеца заложило уши, но он вспомнил, что

может управлять слухом, он напрягся, и вот это самое «Во-о!!!» превратилось в немые губы, прячущиеся в платиновой бороде. Бывший кузнец улыбнулся своей шутке. А ещё ему было неловко перед стариком: да, он хотел бы повидаться с отцом и матерью, но только повидаться. А вообще, ему много дел предстояло совершить на Земле и поэтому умирать он вовсе не собирался. Старик не дослушал его, поэтому недопонял. Старик испарился неожиданно – так же как и появился. Михаил успокоился и услышал: «Он приходит в себя».

– Больной, вы меня слышите? – позвали Кремниева.

– Конечно, – ответил больной и открыл глаза.

Над ним склонился врач: молодой, лощёный, уверенный на двести процентов в себе.

– Больной, оживаем?

Михаил попытался сесть, тело его не слушалось.

– Лежать, – спокойно и профессионально остановил его попытки молодой врач. – Валя!

– Здесь я, – откликнулась медсестра, тоже молодая, и тоже ухоженная, и тоже уверенная в себе.

– Переводим в общую палату.

– Подождите, доктор. Я долго… спал?

– Вы были в коме две недели. Валя, в общую. Да, разрешаю приём посетителей.

Молодой лощёный врач исчез, а молодая ухоженная медсестра без слов, деловито принялась освобождать Михаила от трубок и проводов. А потом явились весёлые санитары с каталкой. А потом был лифт. И вот уже Кремниев в общей палате, где двое больных мужчин и он – третий. Койка, стул, тумбочка, стакан, ложка – всё как положено.

– Спасибо, ребята, – поблагодарил он санитаров после того, как те помогли ему перебраться на койку.

– Это наша работа, – ответил задорно один.

– Мужик, ты молоток, – сказал, подмигнув, другой.

И они ушли, а в палату буквально ворвалась Варя.

– Миша! Мишенька!

И только теперь он осознал – живой.

– Ну, ты это, что ты…

Она без конца целовала его: в небритые щёки, в сухие губы, в мокрые глаза, она целовала его руки.

– Ты это, что ты, – мямлил он, растерянный.

Она плакала.

– Их арестовали, Мишенька. А мама моя абсолютно выздоровела. И вся её палата выздоровела. И весь этаж онкологии. Грибы твои поели.

– Грибы?

– Ага, опята твои. Произошло чудо! Миша! Ой, – она вдруг вспомнила про инвалидность Кремниева. – Я слишком громко говорю?

– Варенька. Теперь ты можешь со мной разговаривать и тихо, и громко. Громкие звуки с недавних пор не причиняют мне боль.

– Ой! Ещё одна радость!

Она снова начала целовать его. Ему было неловко.

– Успокойся, Варя. И вообще… из благодарности не надо.

– Что? – Варвара резко откинулась на спинку стула. – Из благодарности? Глупый. Дурак! Я люблю тебя, дурачок мой.