Весёлые и грустные странички из новой жизни Саньки М.
Шрифт:
Выпив чай, с удовольствием принялся листать журналы за прошлый год. Прошлый год был годом пятидесятилетием Советской власти, поэтому в журналах помещалось самое лучшее и интересное.
С удовольствием читал я рассказы и повести в журнале «Вокруг света», «Знание – сила», «Техника – молодёжи». Ещё живы и молоды были авторы, которые в моей прошлой жизни уже были или преклонных лет, или вообще… не были. Интересно, многие последовали моему примеру, и попросились ещё раз прожить жизнь сначала?
Если бы я знал, что меня ждёт, согласился бы на новую
Я задумался. Да, тяжело было, очень тяжело, особенно страшную гибель любимой сестры тяжело перенёс, но ведь очень много было хорошего! Хорошее всегда больше ценишь, когда жизнь тяжёлая. Когда всё даётся легко, когда всего полно, не ценишь прелесть жизни, не понимаешь, как замечательно просто жить!
Вот такие моменты особенно ценишь, когда спокойно едешь в Спальном Вагоне, листаешь интересные журналы, никуда не надо бежать… Не думать о будущем! Буду думать после Хабаровска.
Если меня найдут и убьют, снова попрошусь, жить и помнить. Интересно, куда меня закинут?
В Африку, девочкой? Или в Азию? На Ближний Восток, к мусульманам! Чтобы больше не просился, в земной ад, персональный ад для девочек. Если не помнить и не знать, что есть страны, где девочек любят, ещё можно там жить. А если знать, а если помнить, что в тебя влюблялись?!
Я поёжился. Чё-то неохота…
Девочкой вообще неохота… Девочкой ещё туда-сюда, а вот… нет, неохота!
Вообще память о прошлом у меня какая-то несерьёзная. Помню, что жил, помню, как, с кем, а вот что происходило в мире, плохо помню, даты, события. Надоело мне всё это тогда, когда там жил, как и миллионам моих сограждан. Да и не уверен я, что история здесь повторяется один в один с тем миром.
Вот кем я себя сейчас чувствую? Ребёнком. Честно, ребёнком, который помнит прошлую жизнь.
Как это объяснить? Разум и инстинкты всё-таки разные вещи. Тело родилось здесь, в него заложена информация, как надо развиваться, чего бояться, кого любить, генетическая память, тудыть её!
Разум часто мешает инстинктам выжить. Инстинкты велят обучаться, а разум думает, что и без обучения всё знаю! Сколько я получал за это плюх! И правильно, когда начали обучать, оказалось, что мало что знаю в этой жизни, даже читать и писать пришлось учиться заново. Особенно писать, маленькие пальчики не подчинялись разуму.
Да и забыл я, что было в эти годы, тем более, что многое было не так, как я помнил. Или память оказалась ложной. Так что я перестал барахтаться, стал развиваться, как и положено ребёнку: с рождения, постепенно. Так и дожил до девяти лет.
Взрослым девять лет кажутся годом, а для ребёнка это целая жизнь, и то, что было шесть лет назад, для ребёнка всё равно, что шестьдесят для взрослого. Такая же древность.
Разница между трёхлетним и девятилетним человеком страшно велика.
Устроюсь, напишу фантастический рассказ, или повесть, о своей прошлой жизни, пошлю в журнал, под каким-нибудь псевдонимом. К сожалению, не напечатают, а интернета ещё нет.
Ну
Я достал тетрадку, конверты, и, с бьющимся от радости сердцем, начал выводить на листе бумаги, высунув от усердия кончик языка:
«Милая моя, любимая девочка!..».
Остановка. Я вышел посмотреть, что за станция такая?
Слюдянка! Посмотрел на перрон, и обалдел: по платформе метался Родька! Я бросился на выход.
– Саша, ты куда?! Стоянка две минуты! – закричала мне вслед проводница, я не слушал её, со всех ног мчался к своему другу.
Я и не думал, что за три часа так соскучусь!
Родька схватил меня в объятия, прижал к себе:
– Сашенька! Я попросил папу обогнать поезд, чтобы попросить у тебя прощения!
– За что?! – поразился я.
– За всё! Особенно за то, что разнылся на прощание.
– Ну, это всякий...
– Не всякий! Ты не такой человек! Что мне делать, Сашенька? Я так тоскую по тебе!
– Сходи в детскую церковь, Родик, поставь мне свечку за здравие, помолись иконе Божьей Матери, чтобы даровала тебе покой и счастье. Помнишь, мы с тобой ходили?
– Помню, Сашенька! Обязательно так сделаю!
– Саша, скоро отправление! – услышали мы.
К нам подошли родители Родьки.
– Спасибо тебе, Сашенька!
– За что?!
– За нас спасибо, и, особенно, за Родиона. Знаешь, какой он был эгоист? Теперь мальчика не узнать! – сказала тётя Марина, отрывая его от меня.
– Саша, поезд отходит!
Родька вырвался и снова обнял меня, порывисто поцеловал:
– Я всегда буду тебя помнить, Сашенька!
Как тебе не стыдно! – корил я себя, заскакивая в вагон уже на ходу. Родька шёл следом, потом побежал. Я уже боялся, что он упадёт с платформы, но там стояло ограждение.
Долго он ещё махал вслед рукой, пока Тамара Михайловна не затащила меня внутрь.
Тогда я отправился в своё купе. Ещё много писем надо написать.
Написав все письма, я проверил, не забыл ли кого, потом решил отдать проводнице, чтобы бросила в почтовый ящик на станции. А вот и она!
– Саша, пойдёшь в вагон-ресторан обедать, или сюда заказать?
Я немного подумал. Пойти в ресторан? Посмотреть, кто едет со мной? Может, есть кто из детей, познакомиться бы.
Вечером схожу! – решил я, и сделал заказ в купе. Когда проводница ушла, почесал репу и подумал, что за услуги надо давать на чай. Сколько? Наверное, рубля хватит!
Раскрыв журнал, увлёкся рассказом, даже не заметил, как прошло полчаса. Принесли мне обед, в судках, как когда-то мне носила проводница в первый мой побег.
Быстро всё съев, я решил всё же сходить вечером в вагон – ресторан, потому что маленький я ещё, неудобно сидеть за столом в купе, пришлось стоять на коленях. А там есть детские столики? Надо спросить.
А то попроситься кушать в купе проводника, там, почему-то удобнее.
Собрав судки, я опять улёгся на диване, с журналом, пока не захотелось в туалет.