Весёлые и грустные странички из новой жизни Саньки М.
Шрифт:
– Думать о жизни никогда не рано, и никогда не поздно! – изрёк я.
– О как! Слышала, мать?
– Слышала, - отозвалась тётя Марина, - Саша меня уже не удивляет. Мне она кажется взрослой девушкой. Вообще девочки развиваются раньше, чем мальчики! – я хмыкнул.
– Что, Саша, не согласна, что ли?
– Не совсем. У всех по – разному. Вот Родька, да, ребёнок. Надул губы, и не разговаривает. Или устал.
– Ничего, сейчас будет посёлок, сходим в столовую, потом найдём место для ночёвки, искупаемся, поиграем в мяч, вот и повеселеете!
А
Я не сопротивлялся. Пусть его, позанимается хиромантией. Вон, линии на ладони изучает.
Хорошо хоть, мы маленькие, и в зеркало заднего вида не заметно, что здесь происходит, а то насмешек бы не обобрался.
Посёлок стоял на берегу Ангары. Назывался незамысловато: Среднеангарск.
Нашли неплохую столовую, в которой была жареная рыба местного лова. В этом мире я ел только речную рыбу, морскую редко, я до своего побега был не самостоятельным и ел то, что дают.
Вот и сейчас, поев уху, набросился на жареную форель, а может, не форель, но очень вкусно, да с пюре с пережаренным луком и маслом!
– Какой аппетит у вашей девочки! – порадовалась за меня официантка, - А мальчик что-то хуже ест.
– Да, у Саши хороший аппетит, - согласились родители Родьки, недовольно посматривая на него.
Родька чуть не подавился.
Набрав пирожков на вечер, мы поехали дальше, спросив у официантки, где можно поставить палатку. Девушка обстоятельно объяснила, где можно остановиться, чтобы и машину можно поставить, и палатки, и удочки закинуть, даже искупаться, потому что там есть прогреваемый затон.
Когда приехали, то, вместо того, чтобы готовить ужин, поставили палатки, причём нашу с Родькой я ставил сам, сказав, что шрам уже не болит. Потом переоделись в купальники и побежали купаться, причём я, не слушая ворчания мамы Родьки, не стал надевать топик. Какое-то издевательство, купаться в майке! Бедные девочки, как они это терпят?!
Наигрались в волейбол, все были в песке, побежали снова купаться в чистейших водах Ангары конца шестидесятых годов.
Потом занялись моим врачеванием. Воспаления не случилось, царапина заживала, но всё равно надо было заклеивать, чтобы не замарать одежду.
Родька попросил разрешения у мамы, и сам лечил меня, дул на рану, когда смазывал её йодом.
– Откуда у тебя такая царапина? – спросил он.
– Бандитская пуля, - сказал я правду.
– Какая ещё пуля? – насторожилась мама.
– Это я кино вспомнила, - улыбнулся я, - там один начальник милиции каждый день приходил перевязанный. То нога, то рука, то голова. И, когда его спрашивали, что случилось, он отмахивался: Бандитская пуля!
– Я видел это кино, - согласился дядя Костя, наблюдая, как меня врачуют, - «Старики – разбойники», да?
– Наверное, - пожал я плечами, - помню только эти слова.
Наконец меня заклеили, я переоделся, и мы с Родиком попросили его родителей ещё спеть нам.
–
– У меня слуха нет, в ноты не попадаю, только испорчу всё. И вообще, я только одну песню знаю, мы под неё в лагере строем ходили.
– Спой, мы не будем смеяться.
– Ну ладно, сами попросили! – и я вспомнил, как мы шагали, с девочками, как Ниночка подпевала, ласково на меня поглядывая. А я пел:
– Если с другом выйдем в путь! – девчонки подхватывали:
– Веселей дорога!
Я – Без друзей меня чуть-чуть!
Д – А с друзьями много!
Я – Что мне снег, что мне зной, что мне дождик проливной?!
Д – Когда мои друзья со мной! – горланили девочки по пути в столовую.
Вспомнив всё это, я улыбнулся, потихоньку начал петь, папа стал наигрывать на гитаре, а потом я распелся, уже громко, от души, пел, как будто Ниночке, все мне подпевали, особенно Родька старался. Когда песня кончилась, все захлопали в ладоши, а папа заверил меня, что я замечательно пою, у меня хороший голос. Я сказал, что это единственная песня, которую знаю, мы часто её пели, потому получилось, а теперь мы с Родиком хотим послушать настоящих артистов.
Настоящие артисты растаяли от похвал, начали концерт, а мы с Родиком разлеглись на покрывале, смотрели в звёздное небо и слушали.
Потом Родик осмелел, положил мою голову себе на плечо, начал перебирать волосики на голове. Мне было и приятно, и не по себе, оттого что обманываю этих хороших людей.
Но открываться тоже нельзя, они могут невольно выдать меня в самый неподходящий момент.
Устав петь, родители отправили нас спать.
Сегодня Родька осторожно забрался в палатку, быстро устроился, полежал тихонько, потом переместился ко мне поближе, и прошептал в ухо:
– Саш, дай мне свою руку, - я удивился, но, что мне, жалко, что ли?
Родька прижал мою руку своей щеке, счастливо вздохнул, и сказал:
– Мне почему-то хорошо с тобой. Не знаешь, почему?
– Наверное, это и есть настоящая дружба, - помолчав, ответил я.
– Наверное… Я раньше никогда с девчон… с девочками не дружил, считал их врединами и папенькиными дочками… Саш, я хочу с тобой дружить…
– Ты, тогда, на дороге, специально попросил маму, чтобы она подобрала девочку? А если бы я была бы мальчиком? Не остановил бы?
– Что ты! – испуганно завозился Родька, - Я искал пацанов, чтобы не было так скучно. Но одиноких мальчиков не было, а ты была. Саша… - прошептал он, зарываясь лицом в мою ладонь.
– Родик, - вздохнул я, - нам скоро придётся расстаться навсегда. Ты не думал об этом?
– Конечно думал! Но мы пока рядом! И мне хорошо от этого.
Мы так и уснули, пришлось мне повернуться на правый бок. Хорошо, что мы маленькие ещё, а то полез бы целоваться, только этого мне не хватало!
На другое утро я опять убежал спозаранку на зарядку. Когда бежал назад, нашёл несколько хороших голышей, и решил их взять с собой, удобно было ими жонглировать.